Солнечное затмение
Добавлено: Чт ноя 29, 2012 12:25 pm
"Уч-Кудук, Уч-Кудук". Затем протяжный, рвущий душу напополам скрежет, и снова: "Уч-Кудук"...
Я лежу на нижней полке поезда Москва - Мурманск и тщетно пытаюсь заснуть. Сон вышел где-то в районе Твери, громко хлопнув дверью. Обратно уже не вернулся, вместо него в вагон ворвалась толпа галдящих теток с пыльными мешками за плечами. Ну почему у нас опять плацкартный вагон? Это штурманские штучки, желание сразу почувствовать себя "на природе". Хороша "природа", а у меня ноги на полке не помещаются и каждый второй, снующий по вагону бездельник, норовит зацепиться за больной палец на ноге.
По плацкартному вагону вообще происходит какое-то броуновское движение, особенно в ночное время. Русского обывателя хлебом не корми - дай в темноте побродить среди храпящих соотечественников.
Поджав ноги под себя, отворачиваюсь к стене и вновь плыву среди своих невеселых мыслей. Собственно, мыслей всего две: "Почему колеса упорно выстукивают "Уч-Кудук", если еду я в Кандалакшу?" Это первая, вторая больше связана с интеллектом: "Что может так противно скрежетать и как до сих пор не развалилось?"
Еще вчерашнее утро было вполне сносным, но ранний телефонный звонок расставил все по своим местам. Жизнь показывает: прав я, выдергивая телефонный провод из розетки на ночь. Что может быть радостного в ночных и утренних звонках? Отказы, отбои, обломы - словом, все то, что вполне может подождать до лучших времен.
Звонила Штурман. "Хочешь, я сообщу тебе плохую новость?" Кто же хочет? Как всякий нормальный человек, я торопливо пробормотал: "Нет" - и спрятал голову под подушку. Вредная Штурман успела прокричать: "Роговы с нами в поход не идут!" Далее шел какой-то лепет про Иркину бабушку, живущую у злого внука в Урюпинске. Тридцать лет бабка терпела притеснения самодура, наконец, решила на старости лет эмигрировать в Москву к доброй внучке. Воистину, нет пророка в своем отечестве. Решение о жизни в изгнании рождалось в трудных муках. Едва появившись на свет, новорожденный показал свой тяжелый характер - ждать нашего возвращения из похода еще две недели бабуля не желала.
Выдав эту информацию, Штурман тактично поинтересовалась: "Что скажешь?" Я просипел, что мы и без Роговых прекрасно "погуляем". Штурман услышала именно те слова, которые и хотела услышать и, удовлетворенная ответом, повесила трубку. Я сидел оглушенный, безнадежно пытаясь вызвать в себе приступ мужества. Идти втроем по довольно сложному маршруту - глупость; идти в поход с Анархистом, доведенным своими семейными проблемами до состояния разъяренной кобры, уже не глупость - маразм. С другой стороны, я оформил на работе отпуск, упаковал рюкзак, месяца три как настроился на поход и уже дал положительный ответ Штурману. Итак, список нашего отряда камикадзе стал полностью идентичен камчатскому после бегства Светика. Там Светка, здесь Роговы. Напрашиваются аналогии, мрачные, увы. Гордость за род человеческий я в тот момент не испытывал.
Все те же лица три года спустя...
Штурман за прошедшее время не изменилась, во всяком случае, я на это надеялся. Анархист стал еще непредсказуемее. С появлением в его характере ноток истерии, он виделся мне более чем тревожным спутником. Скептику (то есть мне), прошлогодний успешный поход на Север добавил наглости и самоуверенности. Не считаться с наличием новых качеств в моем характере стало опасно. Вот такая исходная расстановка сил, плюс невнятный набросок предстоящего маршрута. Его мы прикинули, сидя за обильным столом на квартире у неверных Роговых. Хорошо прожаренные куски вырезки и ломтики картофеля фри приятно оттягивали стенки желудка, вино сладко кружило голову и 200 км бездорожья тонули в истоме. Впрочем, они имели все шансы утонуть окончательно. Сухое вино и виноградные грозди направили мысли на юг к солнцу. Для разминки мы обсудили в качестве варианта поход на озеро Иссык-Куль. Чем дольше мы сидели за столом, тем отчетливее виделись мне предгорья Тянь-Шаня. Ирка брала на себя путевки в какой-то ведомственный пансионат. Путевки были безобразно дешевы, и не воспользоваться случаем казалось преступно глупым. Вопрос упирался в билеты, точнее в их стоимость. После звонка в справочную Аэрофлота было решено, что часть экспедиции в составе Ирки, Вовки и Скептика летит "на сверкающем ТУ в «золотых облаках», а Штурман, Анархист и Алик "едут за туманом" на поезде. Правда, сам глава семьи по причине зубной боли задерживался в поликлинике уже часа на два и еще не успел оценить по достоинству размах нашей затеи. С неверным семейством Роговых я познакомился в прошлом году. Ирка - близкая подруга Штурмана, бывалый турист и опытный походник, Вовка - десятилетний сын Ирки и Алика, воспитанный на вредной смеси походной романтики, бардовской песни и литературного направления "фэнтези". По этим причинам Алику изредка приходится выгуливать свое семейство на природе. Особой радости ему это не доставляет, но, надо отдать должное, делает он это добросовестно. На одной из таких "прогулок" и скрестились наши дороги. В ходе похода по кандалакшским сопкам я познакомился с ними довольно близко, но, как оказалось, все же не достаточно. Не зря говорят: "Если хочешь лучше узнать человека, с которым познакомился на отдыхе - посмотри на него в Москве".
Ирка - самая яркая звезда в неверном созвездии Роговых. Очень легкий контактный человек, да к тому же еще и симпатичная женщина. За привязанность к тельняшке и отменные кулинарные способности получила кличку «Кок». Вовка не по годам начитан тан, насквозь про романтикой и безумно любит Толкиена. Все ясно - Хоббит. С Аликом сложнее. Дело в том, что Алик не имя, а домашнее прозвище. Почему-то и представили его мне как Алика, хотя зовут Рогова просто - Саша. Оставлять Сашу Аликом мне не хотелось, возникают нездоровые ассоциации с алкоголизмом. Старший Рогов - педант до мозга костей, я бы сказал, до занудства. Весь поход он с маниакальной настойчивостью опекал Кока и Хоббита. Ежедневное гнездование семейства Роговых доводило нас со Штурманом до тошноты. Анархист отстрадал морской болезнью в давние времена, и идти с нами отказался. Страшнее всего были утренние, точнее, дневные сборы. Длилось это действо обычно часа два. В центре хаотического нагромождения вещей сидел Саша-Алик. Закончив нудные наставления Хоббиту, он начинал собирать тощий Вовкин мешок, затем наступал черед рюкзака Кока и, наконец, своего собственного. Все это сопровождалось оживленной полемикой между всеми членами семьи. С трудом рюкзаки были собраны, но выяснялось, что часть вещей Кок с Хоббитом снести в кучу забыли. Отчитав еще раз Хоббита, а заодно и Кока, Алик все распаковывал и последовательно повторял бесконечную процедуру. Первое время я не мог спокойно созерцать эту картину, но позднее нашел в ней определенную прелесть: часа полтора можно было понежиться на мягком лишайнике и погреться в лучах неяркого северного солнца. Солдат спит - служба идет. Поскольку распорядком дня руководила Штурман, принцип нашего движения, как и в армии, был прост "Копать от забора и до обеда". То есть, когда бы мы не вышли, идти непременно до вечера. Километраж и конечная цель Штурмана не интересовали, только время прихода на ночевку. Поэтому мы умудрялись, в зависимости от скорости сборов Роговых, проходить в день от десяти до двадцати пяти километров. Это небольшое лирическое отступление, и Алик-Саша становится Педантом.
На наш маленький турслет Педант ворвался с остатками зубной боли. Сходу разрушив теплую компанию, он растоптал романтические грезы и опустил нас на грешную землю. "Что за ерундой вы занимаетесь!"- прогремел Педант, и, сразу присмирев, мы за полчаса набросали маршрут и составили раскладку груза. Делать стало нечего, и мы с Анархистом без лишних дебатов собрали свои манатки. Хоббита нам не предъявили, отправив на дачу, что было странно. В прошлом походе Скептик с Хоббитом быстро спелись. Равный туристский опыт, а, точнее, его отсутствие, их очень сблизил. Рядом высились такие колоссы туризма, как Штурман и Кок. Мы
смотрели на них снизу вверх а чтобы рассмотреть вершину, приходилось так высоко задирать голову, что она начинала кружиться. Поэтому держались мы с Хоббитом всегда вместе, создавая видимость оппозиции диктаторским замашкам Штурмана. Мой тяжеленный рюкзак был доверху набит макаронами, весили они килограммов семь, и по самым скромным подсчетам этого должно было хватить до зимы. "Запас карман не тянет",- многозначительно произнесла Штурман; она же и являлась автором варварской раскладки продуктов. Проклятые макароны здорово отравили мое существование. К тому же, они имели неприятное свойство не убывать ни при каких обстоятельствах. На ежедневный вопрос Кока:"Что мужчины хотят на завтрак?" - сердобольный Хоббит выкрикивал: "Макароны!" Скоро макароны стали гвоздем программы в нашем ежедневном меню. Как правило, за завтраком мы с Хоббитом садились в стороне от всех и, пользуясь мной как ширмой, Вовка старательно выбрасывал надоевшие макароны из миски. Он их терпеть не мог. Вот это друг! По словам Роговых, бедный Хоббит буквально грезил предстоящей встречей с "дядей Игорем" и "дядей Сашей", которого он тоже знал. Долгожданной встрече старых соратников состояться не дали, первые сомнения плотным облаком сгустились вокруг меня.
Тридцать шесть часов дороги пробежали за игрой в карты. Почему-то был выбран преферанс. Игроки мы были ещё те, но "пулю!" я расписывал почти правильно. Жаль только, что баланс у нас никак не сходился.
Кандалакша встретила безлюдьем и сумасшедшими ценами в камере хранения. Безработный Анархист заявил, что за эти деньги будет сторожить рюкзаки сам. Эта сумма явилась бы серьёзным подспорьем в его бюджете. Мы со Штурманом с трудом отговорили Анархиста от меркантильной затеи, и практически весь день был проведен на скалах Кандалакшского залива.
Рассказывать о красоте этих мест так же безнадёжно, как описывать слепому от рождения ноябрьские краски сочинского дендрария. Мне очень хотелось остаться в районе залива - именно о таком походе я мечтал весь год, но Штурман упорно тащила на вокзал, где нас ждала поездка в Алакурти. Поезд ходил один раз в три дня и пропустить посадку для Машки было смерти подобно. Последние надежды на изменение маршрута приказали долго жить в момент подачи состава. Все, мы едем в самое сердце Мурманской области. Там нет моря, зато масса озер, горных рек и чистых ручьев. После удушающей Кандалакшской жары в поезде нас разморило. Сквозь дрему мы вяло поглядывали в окно. Через три часа первая остановка - Нямозеро; следующая - наша. Неожиданно я услышал несколько гортанных выкриков и в недоумении высунулся в окно. От увиденного на платформе меня мгновенно хватил столбняк. Через минуту я выдавил сла-бым голосом: "Батюшки..." Поезд был оцеплен автоматчиками, в глазах рябило от
цвета хаки. Наш состав состоял из шести вагонов, солдат же явно более пятидесяти. Спина мгновенно стала влажной, мелькнула мысль:"Сейчас выведут из вагона и ..." Выстрелов пока слышно не было. Вместо этого донесся зычный рык: "Проверка документов!" Трясущимися руками мы закопошились, завозили в карманах рюкзаков и штормовок. Чего-чего, а проверки документов не ожидалось. Вежливо раскрыв паспорта, мы передали драгоценные документы в руки пограничного наряда. После некоторого сомнения в нас признали российских граждан, и поезд проследовал дальше. Скептик, конечно, публично отметил свою предусмотрительность. В том, что у всех оказались паспорта, его огромная заслуга. Штурман запихнула в рюкзак краснокожую паспартину уже в последнюю минуту под моим строгим взглядом. Эх, кабы знать наперед, чем кончится наш поход, я бы повыкидывал паспорта еще в Москве.
Полустанок со странным названием Танвед; мы стоим на маленьком асфальтированном пятачке. Впереди сквозь буйные заросли иван-чая просвечивается длинное узкое озеро. Десять вечера, а озеро блестит на солнце как днем, белые ночи хороши для влюбленных, а туристу они ни к чему. Посмотрев на своих усталых спутников, я отметил, что на влюбленных они мало походят. Вместе с нами высадилась какая-то ненормальная группа байдарочников, они недоуменно озирались по сторонам и жались к насыпи. Сразу признав в Штурмане опытного походника, они воспрянули духом и робко поинтересовались, где поблизости можно встать на ночлег. "Сами здесь в первый раз",- отрезала Штурман и, взвалив рюкзак на плечи, гордо углубилась в чащу, окружавшую маленький полустанок. Мы с Анархистом поволоклись следом. Пройдя по бурелому с километр, мы тщетно пытались выбрать место для стоянки. Вокруг раскинулось полусухое северное болото - утонуть не утонешь, а ноги промокают моментально. Над головой, повизгивая от восторга, носились тучи комаров. Здравствуйте, наши маленькие друзья! С большим трудом обнаружили сухой пятачок. Поковыряв в траве, Скептик со Штурманом выволокли с десяток булыжников и с трудом втиснули палатку. Наконец, разгорелся и первый костер. Делалось все со скрипом, взаимное раздражение висело в воздухе, обволакивая даже комаров. Они, натужно ревя, протыкали эту завесу и, подобно миниатюрным "Юнкерсам", пикировали на плечи, руки, голову. Мы моментально облачились в напчельники и, потеряв индивидуальность, стали безликими, как монахи. Конечно, до бивака посреди болота наша группа добиралась около двух суток, но дело было не только в физической усталости. Шок, вызванный предательством Роговых, не прошел без следа. Наоборот, на первой же стоянке он проявился с новой силой. Даже традиционный вечерний чай не вызвал большого желания общаться. Я лежал с закрытыми глазами в просторной роговской палатке (с паршивой овцы хоть шерсти клок) и пытался заглянуть в себя. Свое настроение я определил бы как весьма далекое от восторга.
Утром мы поднялись довольно легко, наспех позавтракали и бодро потрусили по намеченному на квартире Роговых маршруту. Наш путь лежал вдоль узкого ножеобразного озера. Пройдя берегом километров восемь, мы должны были достичь устья реки, впадающей в озеро, а затем, двигаясь уже по реке, добраться до нового озера, из которого пресловутая речка и вытекала. По прямой линии расстояние было километров пятнадцать, но в походе по прямой не ходят, а про нас и говорить не приходится. На карте берег озера был нанесен ровным и напоминал лезвие ножа. На практике оказалось, что этим ножом частенько лупили по камню. Линия берега состояла из бухточек, заливов и других извращений природы, обходить их было сложно, болото вплотную примыкало к воде. Не мудрствуя лукаво, мы отошли от озера на полкилометра и стали двигаться , ориентируясь по компасу. Побродив вволю по буеракам, неожиданно мы выползли на просёлочную дорогу. На карте её не было, а посему сей факт вызвал бурные дебаты. Скептик, со свойственной ему горячностью, доказывал, что двигаться надо оптимальным путем. Таковым он считал передвижение с наименьшими трудностями. Анархист призывал вернуться к воде и пробираться вдоль берега; Штурман заметно колебалась в выборе позиции. После завершения торгов, мы двинулись по проселку. В качестве компромисса с Анархистом, я предложил сразу же свернуть к воде, как только компас покажет, что мы забираем в сторону от озера. Дорогой давно не пользовались; вдоль колеи обильно росли грибы. Через каждые двадцать шагов попадался подберёзовик. Любопытно, но в лесу грибов не было в принципе. Полностью зарасти лесом, проселку не удалось, идти было легко. Периодически Штурман сверялась с компасом и сообщала, что направление мы выдерживаем почти идеально. Часа через два на меня накатилась волна усталости. Солнце было в зените и, судя по всему, убираться от туда не собиралось, пот заливал глаза и стереть его с лица было нереально. Мешал накомарник, поднять его, а тем более снять, было страшно. Комары и мошка тоже обалдели от тропической жары и были не прочь устроить водопой. Ещё час ходьбы и мы уже не спрашивали Штурмана о направлении, двигаясь подобно марионеткам в тайной надежде, что дорога всё же выведет куда-нибудь. Штурман с Анархистом давно перестали спорить о том, сколько часовых переходов мы должны делать за день. Последняя цифра, которая отпечаталась у меня в сознании, была восьмёрка. В полемике я участия не принимал - безнадёжное занятие. В награду за молчание мне было доверено засекать время движения и через каждые пятьдесят минут объявлять десятиминутный привал. Раза три прокричав петухом, я вошел во вкус и тщательно изучал циферблат своих часов, с нетерпением ожидая очередного привала. Придумав регламент дневного перехода, Штурман сама же и убила своё детище. Мы достигли небольшой, но бурной речушки. Лет тридцать назад через неё перекинули мостик, к нашему приходу он совсем сгнил, но переправиться через него было не сложно. До очередного привала оставалось минут двадцать, поэтому я страшно удивился, когда Штурман сообщила, сбрасывая рюкзак, что во избежание теплового удара мы устраиваем чаепитие. Это мероприятие явно выбивало из ритма и в лучшем случае занимало час. Чайный котел по традиции носил Скептик. Он был на самом дне моего громадного рюкзака. Полностью распаковывать рюкзак в присутствии жаждущих крови насекомых мне виделось настоящей пыткой. Могу сравнить это мероприятие со сдачей крови из вены в КВД. С мрачной решимостью я всячески пытался торпедировать внеплановое чаепитие. Наткнувшись на мое решительное неприятие, Штурман решила ограничиться маленьким котелком. Сохраняя красивую мину, Машка изрекла: "В нем вода быстрее закипит",- и полезла извлекать предмет спора из своего рюкзака. Удовлетворенный таким исходом дела, я затих и теперь сидел, привалившись к рюкзаку и обливаясь потом. Анархист, не найдя нигде тени, уселся рядом и метал мрачные взгляды в сторону Штурмана, которая прилегла на травке в стороне от дороги. Минут через пятнадцать до нас дошло, что Машка не просто лежит, а пытается заснуть. Признаков пробуждения заметно не было: я в недоумении уставился на Анархиста. Неугомонная мошкара нашла-таки нашу "ахиллесову пяту" и теперь набросилась всем скопом. "Пята" оказалась на голове, точнее, на лбу. Тонкий, явно декоративный, материал на шляпе легко прокусывался шустрыми тварями. Голову иногда спасали волосы, лоб оказался полностью беззащитным. За час нашего бездействия кожа на лбу воспалилась, зудела, ее хотелось сорвать с себя и прополоскать в холодной реке. Искусанный Анархист ответил мне таким же беспомощным взглядом и робко поинтересовался у Штурмана, не желает ли она пойти дальше. В сущности, подобный вопрос - дурной тон. Принципы демократии, любовно взращиваемые Штурманом, дали свои всходы в виде основного принципа похода: "Каждый делает что хочет". Вопрос Анархиста прозвучал бестактно, но в данный момент ее желание вошло в неразрешимое противоречие с нашими возможностями. Мы больше не могли сидеть на месте подобно двум каменным бабам в половецкой степи. Штурман нехотя собралась, и мы поковыляли дальше. Через час дорога вильнул, в сторону и сквозь листву мы увидели блеск воды. Швырнув рюкзаки на землю, мы проломились сквозь заросли и вскоре стояли на берегу озера. Своими очертаниями оно напоминало то, от которого мы стартовали утром.
Оставив выяснение нашего местонахождения на вечер. Штурман разделась и бросилась в воду, мы с Анархистом, заметно повеселев, отыскали живописное местечко для ночевки на узком мысу, далеко выступавшем в озеро. Обезвоженный организм требовал влаги; презрев насекомых, сначала Анархист,а затем и Скептик залезли в воду. Настроение улучшилось, все вокруг заметно похорошело. Штурман со Скептиком установили палатку, разожгли костер, вскоре забулькали и котелки с водой. Анархиста работой мы не обременяли, ему предстояло восстановить в ходе похода утраченное в Москве душевное равновесие. Как нам казалось, рыболовство должно было способствовать выполнению этой архисложной задачи. Анархист спер из груды дров длинное бревно, смастерил удочку, и, стоя на камне, норовил забросить крючок подальше от берега.
К вечеру комары вновь атаковали нас. Подобно турецкому войску, они надвигались огромными бесконечными отрядами, числа им не было. В первых рядах, естественно, янычары - мошка. Дым от костра не оказывал на лавину врагов никакого действия, и окрестности виделись уже не столь красивыми. В одном из рассказов Виктории Токаревой героиня называет комаров "лошади с крыльями". Тогда мне очень понравилось необычное сравнение: "Они летали, тяжелые от человеческой крови, и кусались - может, и не как лошади, но и не как комары. И действительно, было что-то сходное в позе между пасущимся конем и пасущимся на руке комаром". Подобное наблюдение логично сделать только на подмосковной даче. На озерах Заполярья (я постоянно забывал, что находимся мы за Полярным кругом) верна только первая часть сравнения, кусались эти твари вовсе не как комары. Сравнить же бесчинствующих убийц с пасущимися конями глупо. В природе вообще нет животного, достойного сравнения с комаром, разве что человек. В голову приходит аналогия с резней, которую турки устроили армянам (еще тогда я знал, я верил, что добирусь когда-нибудь до Армении. Пусть дорога и заняла долгие 18 лет). Причем, часть армян спаслась бегством, нам же бежать было некуда.
Скептик со Штурманом остервенело отбивались от "турок" и делали вид, что изучают карту - на повестке стоял вопрос: первое это озеро или второе. Анархист, облепленный комарами, замер на своем нашесте. Периодически он взмахивал рукой и подсекал очередного окуня. В шляпе и длинных гольфах, натянутых поверх штанов, его худая фигурка очень напоминала Дуремара. Эта мысль пришла нам со Штурманом в голову одновременно. Мы переглянулись и дурашливо захихикали. Вскоре вечерний клев закончился и новоявленный Дуремар прибыл к нам с добычей в руках. Три часа, проведенные Анархистом на камне, принесли ему дюжину окуней и сотни три ядовитых укусов. Есть совершенно не хотелось, обидеть отказом Анархиста - еще больше, поэтому в полночь пришлось отведать жареной рыбы. С появлением Анархиста снова открылся вопрос о местонахождении озера. Анархист был уверен, что мы находимся на втором, Штурман тоже склонялась к этому, но оставляла за собой право на сомнение. Излишне говорить о мнении Скептика - понятное дело, первое. В качестве основного аргумента я выдвигал расстояние между нашим утренним стартом и вечерним финишем. Максимум мы прошли километров пятнадцать, никто не мог сказать, куда делись еще десять. Плюс очертания озера и интуиция. По правде сказать, эта версия мне и самому не нравилась. Получалось, что мы перенесли лагерь километра на три,a все остальное время болтались неизвестно где.
Рано утром где-то неподалеку послышался рев машины. Судя по карте, дорога проходила за вторым озером. Анархист довольно хмыкнул и гордо посмотрел на меня. Я потупил глаза, но пробормотал, что озеро все равно первое. Скептик же я, в конце концов.
Когда я выбрался из палатки, Анархист уже сидел у костра и помешивал ложкой в котелке. В глазах отчетливо читался укор - я поднялся на полчаса позже него. За это время он нарубил дров, развел костер, приготовил мое любимое блюдо - макароны. Чувства раскаивания я не испытывал возможно, из-за вчерашнего ужина, где Анархист выступил исключительно в качестве едока. Наше с ним взаимное раздражение, это привычно :Овен и Телец, звездами заложенная любовь-ненависть. А что означает поведение Штурмана? В течение часа мы возились рядом с палаткой, назойливо стуча топором и громко переругиваясь. На озере была исключительная акустика, и удары топора звучали как пистолетные выстрелы. От этого грохота и мертвый бы поднялся на ноги, Штурман своим присутствием до сих пор нас не осчастливила. Подобного не позволял себе даже Хоббит. Еще в Москве у Роговых мы с Анархистом пытались поднять вопрос о фиксированном подъеме хотя бы часов в девять. Машка как китайский болванчик кивала головой, но наши чаяния до нее, по-видимому, не дошли. Дождавшись момента, когда точка кипения нашего нарастающего раздражения подошла к критической отметке, Штурман вылезла из палатки, выкурила традиционную сигарету и отправилась умываться. За это время мошка повторно покусала то, что было изъедено накануне. Руки и лицо распухли, и мы напоминали персонажей фильмов ужасов. Особенно досталось Анархисту, его вечерняя рыбалка не прошла безнаказанно. Хотелось убраться отсюда как можно скорее и бежать, бежать... Ситуация же требовала замедленных действий. Мы шатались по выжженному солнцем берегу, как группа паралитиков. Собрав рюкзак, я с надеждой обратил свой взор на спутников. Штурман сидела на камне в позе роденовского Мыслителя и смолила очередную сигарету. Взгляд убежал куда-то вдаль и в ближайшее время возвращаться явно не собирался. Анархист меланхолично рассматривал свою удочку, очевидно решая гамлетовский вопрос: брать или не брать дубину с собой. К рюкзакам они и не притрагивались. В этот момент меня и посетила крамольная мысль: "А стоило ли ИДТИ В такой поход?" Собственно говоря, родилась она одновременно со звонком Штурмана, но тогда я здорово отдубасил гнусную мыслишку и наивно доверился русскому "авось".
Солнце в вечном зените, обливаясь потом, мы бредем по проселку. Озеро осталось далеко позади. На память о нашем посещении Анархист оставил на камне проржавевшую солдатскую каску. В прореху на ее поверхности он засунул букет неярких северных цветов. Каску я вчера отыскал, рыская по кустам, и бросил рядом с палаткой, хотелось создать художественный снимок. Комары и жара заставили забыть о затее. Наверное, она так и лежит у воды, олицетворяя дух нашего похода. "На братских могилах не ставят крестов".
Идти всё же лучше, чем бесцельно прозябать на солнце. Температура около тридцати градусов в тени, периодически я сплёвываю сквозь зубы. Про накомарник постоянно забываю, и вуаль перед моим лицом превратилась в месиво из слюны и убитых комаров. Не очень эстетичное зрелище.
Дорога привела к бурному водному потоку, это уже настоящая река. Рёв воды, продирающейся сквозь пороги, слышен шагов за сто. От моста остались сваи и несколько брёвен, скрепленных между собой металлическими скобами. Высотой это сооружение метра три, под ним камни и ревущий поток. Анархист со Штурманом, без долгих раздумий, вступают на шаткую конструкцию. Всего тридцать шагов, я стою на берегу и внимательно слежу за их действиями. Мне откровенно страшно. Делать нечего, и я, закусив губу, на ватных ногах семеню по гнилым брёвнам. "Смертельный номер! Канатоходец под куполом цирка! Граждан со слабыми нервами просим покинуть зал!" С трудом, заставляя себя не смотреть вниз, добираюсь до последней уцелевшей опоры моста. Сползаю по скользкой древесине вниз и выбираюсь на берег.
Мистер Икс из меня не получился, хотя в детстве я очень любил его арии. Для восстановления нервной системы делаем внеплановый привал. Я прихожу в себя и начинаю скакать с фотоаппаратом по скользким камням в поисках наиболее выигрышного снимка. Место очень живописное, здесь бы задержаться подольше, но переход только начался - гоню провокационную мысль прочь. Минут через сорок вступаем на асфальтированное шоссе, изредка по нему с грохотом проносятся самосвалы. На протяжении километра пользуемся благами цивилизации. Штурман сверяется с картой и компасом и тычет пальцем в сторону огромных сопок у горизонта. Все, нам туда! Под удивлёнными взглядами водителей переваливаем через кювет и пробираемся сквозь болото к лесу. Машка показывает мне направление и напутствует: "Иди с набором высоты". Я иду вперед, Штурман с Анархистом пристраиваются позади. Такая очередность подъёма родилась в ходе прошлогоднего похода. На все сопки я поднимался первым, оставив далеко позади основные силы отряда. Вообще-то каждый поднимался в согласии со своими силами и терпением, общего сбора наверху приходилось ждать продолжительное время. По правде говоря, сил у меня было не больше, чем у других, просто я не умею делать что-то медленно. Обычно я вскарабкивался на сопку весь в мыле (отнюдь не образное выражение) и, свесив язык, лежал наверху, посматривая на далекие фигурки спутников. Ну, чем не снежный барс. Анархист в прошлом году сачковал с походом и, естественно, про такую очередность восхождения не знал. К моему первенству он отнёсся весьма ревностно и, забегая то слева, то справа, норовил обогнать. Поведение Анархиста здорово раздражало, но я старался смотреть на эти шалости снисходительно. Приходилось то и дело прибавлять шагу, чтобы пресекать авантюрные наскоки Анархиста. Болота чередовались с сухими участками, бурно заросшими кустарником и деревьями. В густой траве попадались предательские канавы. Когда, продравшись через очередные завалы деревьев, я оказался на проселке, мне захотелось петь от радости. Проселок оказался родным братом вчерашнего. С моим настроением "прогулки" по бездорожью воспринимались как визит к стоматологу. Схватив компас, я удостоверился, что моя тропа идет строго вверх в нужном направлении. Если бы не вихри комаров, крутящиеся вокруг нас, продвижение можно было бы назвать идеальным. Штурман помалкивала и бодро трусила за мной. Анархист замыкал шествие. Мирное сосуществование не могло продолжаться долго, над нашим походом с самого начала висело проклятье (может, кто сглазил). Анархиста раздражало всё, а уж то, что он вынужден плясать под мою дудку - вдвойне. Вытерпев минут двадцать, Сашка взорвался и стал кричать, что приехал в такую даль не по дорогам ходить, подавай ему болота и заросли. В связи с этим он призывал бросить легкий путь и скатиться в мрачное ущелье, черневшее за полосой кустов справа. Собственно, его выступление было рассчитано исключительно на Штурмана, в ней он искал союзницу. Анархиста возмущало, что Штурман, большая любительница "погулять" по всякой дряни, безропотно идет по проселку. Бессмысленность своего предложения понимал в глубине души и сам Анархист: зачем спускаться вниз, если нам маршрут лежит вверх. Но контролировать себя он уже не мог. Как и я. Нарыв раздражения лопнул с громким треском и Скептик взорвался потоком красноречия, припомнив и восхождение на Харченский, и поведение Анархиста на Мутновском.
В итоге мы продолжили движение по дороге, а Анархист с видом преступника, идущего на эшафот, занял своё место в арьергарде нашего отряда. "И чего ему не хватает?"- думал я:"Скандалист хренов". Просёлок то и дело терялся в болотах, заросших непонятными белыми цветами.
Я лежу на нижней полке поезда Москва - Мурманск и тщетно пытаюсь заснуть. Сон вышел где-то в районе Твери, громко хлопнув дверью. Обратно уже не вернулся, вместо него в вагон ворвалась толпа галдящих теток с пыльными мешками за плечами. Ну почему у нас опять плацкартный вагон? Это штурманские штучки, желание сразу почувствовать себя "на природе". Хороша "природа", а у меня ноги на полке не помещаются и каждый второй, снующий по вагону бездельник, норовит зацепиться за больной палец на ноге.
По плацкартному вагону вообще происходит какое-то броуновское движение, особенно в ночное время. Русского обывателя хлебом не корми - дай в темноте побродить среди храпящих соотечественников.
Поджав ноги под себя, отворачиваюсь к стене и вновь плыву среди своих невеселых мыслей. Собственно, мыслей всего две: "Почему колеса упорно выстукивают "Уч-Кудук", если еду я в Кандалакшу?" Это первая, вторая больше связана с интеллектом: "Что может так противно скрежетать и как до сих пор не развалилось?"
Еще вчерашнее утро было вполне сносным, но ранний телефонный звонок расставил все по своим местам. Жизнь показывает: прав я, выдергивая телефонный провод из розетки на ночь. Что может быть радостного в ночных и утренних звонках? Отказы, отбои, обломы - словом, все то, что вполне может подождать до лучших времен.
Звонила Штурман. "Хочешь, я сообщу тебе плохую новость?" Кто же хочет? Как всякий нормальный человек, я торопливо пробормотал: "Нет" - и спрятал голову под подушку. Вредная Штурман успела прокричать: "Роговы с нами в поход не идут!" Далее шел какой-то лепет про Иркину бабушку, живущую у злого внука в Урюпинске. Тридцать лет бабка терпела притеснения самодура, наконец, решила на старости лет эмигрировать в Москву к доброй внучке. Воистину, нет пророка в своем отечестве. Решение о жизни в изгнании рождалось в трудных муках. Едва появившись на свет, новорожденный показал свой тяжелый характер - ждать нашего возвращения из похода еще две недели бабуля не желала.
Выдав эту информацию, Штурман тактично поинтересовалась: "Что скажешь?" Я просипел, что мы и без Роговых прекрасно "погуляем". Штурман услышала именно те слова, которые и хотела услышать и, удовлетворенная ответом, повесила трубку. Я сидел оглушенный, безнадежно пытаясь вызвать в себе приступ мужества. Идти втроем по довольно сложному маршруту - глупость; идти в поход с Анархистом, доведенным своими семейными проблемами до состояния разъяренной кобры, уже не глупость - маразм. С другой стороны, я оформил на работе отпуск, упаковал рюкзак, месяца три как настроился на поход и уже дал положительный ответ Штурману. Итак, список нашего отряда камикадзе стал полностью идентичен камчатскому после бегства Светика. Там Светка, здесь Роговы. Напрашиваются аналогии, мрачные, увы. Гордость за род человеческий я в тот момент не испытывал.
Все те же лица три года спустя...
Штурман за прошедшее время не изменилась, во всяком случае, я на это надеялся. Анархист стал еще непредсказуемее. С появлением в его характере ноток истерии, он виделся мне более чем тревожным спутником. Скептику (то есть мне), прошлогодний успешный поход на Север добавил наглости и самоуверенности. Не считаться с наличием новых качеств в моем характере стало опасно. Вот такая исходная расстановка сил, плюс невнятный набросок предстоящего маршрута. Его мы прикинули, сидя за обильным столом на квартире у неверных Роговых. Хорошо прожаренные куски вырезки и ломтики картофеля фри приятно оттягивали стенки желудка, вино сладко кружило голову и 200 км бездорожья тонули в истоме. Впрочем, они имели все шансы утонуть окончательно. Сухое вино и виноградные грозди направили мысли на юг к солнцу. Для разминки мы обсудили в качестве варианта поход на озеро Иссык-Куль. Чем дольше мы сидели за столом, тем отчетливее виделись мне предгорья Тянь-Шаня. Ирка брала на себя путевки в какой-то ведомственный пансионат. Путевки были безобразно дешевы, и не воспользоваться случаем казалось преступно глупым. Вопрос упирался в билеты, точнее в их стоимость. После звонка в справочную Аэрофлота было решено, что часть экспедиции в составе Ирки, Вовки и Скептика летит "на сверкающем ТУ в «золотых облаках», а Штурман, Анархист и Алик "едут за туманом" на поезде. Правда, сам глава семьи по причине зубной боли задерживался в поликлинике уже часа на два и еще не успел оценить по достоинству размах нашей затеи. С неверным семейством Роговых я познакомился в прошлом году. Ирка - близкая подруга Штурмана, бывалый турист и опытный походник, Вовка - десятилетний сын Ирки и Алика, воспитанный на вредной смеси походной романтики, бардовской песни и литературного направления "фэнтези". По этим причинам Алику изредка приходится выгуливать свое семейство на природе. Особой радости ему это не доставляет, но, надо отдать должное, делает он это добросовестно. На одной из таких "прогулок" и скрестились наши дороги. В ходе похода по кандалакшским сопкам я познакомился с ними довольно близко, но, как оказалось, все же не достаточно. Не зря говорят: "Если хочешь лучше узнать человека, с которым познакомился на отдыхе - посмотри на него в Москве".
Ирка - самая яркая звезда в неверном созвездии Роговых. Очень легкий контактный человек, да к тому же еще и симпатичная женщина. За привязанность к тельняшке и отменные кулинарные способности получила кличку «Кок». Вовка не по годам начитан тан, насквозь про романтикой и безумно любит Толкиена. Все ясно - Хоббит. С Аликом сложнее. Дело в том, что Алик не имя, а домашнее прозвище. Почему-то и представили его мне как Алика, хотя зовут Рогова просто - Саша. Оставлять Сашу Аликом мне не хотелось, возникают нездоровые ассоциации с алкоголизмом. Старший Рогов - педант до мозга костей, я бы сказал, до занудства. Весь поход он с маниакальной настойчивостью опекал Кока и Хоббита. Ежедневное гнездование семейства Роговых доводило нас со Штурманом до тошноты. Анархист отстрадал морской болезнью в давние времена, и идти с нами отказался. Страшнее всего были утренние, точнее, дневные сборы. Длилось это действо обычно часа два. В центре хаотического нагромождения вещей сидел Саша-Алик. Закончив нудные наставления Хоббиту, он начинал собирать тощий Вовкин мешок, затем наступал черед рюкзака Кока и, наконец, своего собственного. Все это сопровождалось оживленной полемикой между всеми членами семьи. С трудом рюкзаки были собраны, но выяснялось, что часть вещей Кок с Хоббитом снести в кучу забыли. Отчитав еще раз Хоббита, а заодно и Кока, Алик все распаковывал и последовательно повторял бесконечную процедуру. Первое время я не мог спокойно созерцать эту картину, но позднее нашел в ней определенную прелесть: часа полтора можно было понежиться на мягком лишайнике и погреться в лучах неяркого северного солнца. Солдат спит - служба идет. Поскольку распорядком дня руководила Штурман, принцип нашего движения, как и в армии, был прост "Копать от забора и до обеда". То есть, когда бы мы не вышли, идти непременно до вечера. Километраж и конечная цель Штурмана не интересовали, только время прихода на ночевку. Поэтому мы умудрялись, в зависимости от скорости сборов Роговых, проходить в день от десяти до двадцати пяти километров. Это небольшое лирическое отступление, и Алик-Саша становится Педантом.
На наш маленький турслет Педант ворвался с остатками зубной боли. Сходу разрушив теплую компанию, он растоптал романтические грезы и опустил нас на грешную землю. "Что за ерундой вы занимаетесь!"- прогремел Педант, и, сразу присмирев, мы за полчаса набросали маршрут и составили раскладку груза. Делать стало нечего, и мы с Анархистом без лишних дебатов собрали свои манатки. Хоббита нам не предъявили, отправив на дачу, что было странно. В прошлом походе Скептик с Хоббитом быстро спелись. Равный туристский опыт, а, точнее, его отсутствие, их очень сблизил. Рядом высились такие колоссы туризма, как Штурман и Кок. Мы
смотрели на них снизу вверх а чтобы рассмотреть вершину, приходилось так высоко задирать голову, что она начинала кружиться. Поэтому держались мы с Хоббитом всегда вместе, создавая видимость оппозиции диктаторским замашкам Штурмана. Мой тяжеленный рюкзак был доверху набит макаронами, весили они килограммов семь, и по самым скромным подсчетам этого должно было хватить до зимы. "Запас карман не тянет",- многозначительно произнесла Штурман; она же и являлась автором варварской раскладки продуктов. Проклятые макароны здорово отравили мое существование. К тому же, они имели неприятное свойство не убывать ни при каких обстоятельствах. На ежедневный вопрос Кока:"Что мужчины хотят на завтрак?" - сердобольный Хоббит выкрикивал: "Макароны!" Скоро макароны стали гвоздем программы в нашем ежедневном меню. Как правило, за завтраком мы с Хоббитом садились в стороне от всех и, пользуясь мной как ширмой, Вовка старательно выбрасывал надоевшие макароны из миски. Он их терпеть не мог. Вот это друг! По словам Роговых, бедный Хоббит буквально грезил предстоящей встречей с "дядей Игорем" и "дядей Сашей", которого он тоже знал. Долгожданной встрече старых соратников состояться не дали, первые сомнения плотным облаком сгустились вокруг меня.
Тридцать шесть часов дороги пробежали за игрой в карты. Почему-то был выбран преферанс. Игроки мы были ещё те, но "пулю!" я расписывал почти правильно. Жаль только, что баланс у нас никак не сходился.
Кандалакша встретила безлюдьем и сумасшедшими ценами в камере хранения. Безработный Анархист заявил, что за эти деньги будет сторожить рюкзаки сам. Эта сумма явилась бы серьёзным подспорьем в его бюджете. Мы со Штурманом с трудом отговорили Анархиста от меркантильной затеи, и практически весь день был проведен на скалах Кандалакшского залива.
Рассказывать о красоте этих мест так же безнадёжно, как описывать слепому от рождения ноябрьские краски сочинского дендрария. Мне очень хотелось остаться в районе залива - именно о таком походе я мечтал весь год, но Штурман упорно тащила на вокзал, где нас ждала поездка в Алакурти. Поезд ходил один раз в три дня и пропустить посадку для Машки было смерти подобно. Последние надежды на изменение маршрута приказали долго жить в момент подачи состава. Все, мы едем в самое сердце Мурманской области. Там нет моря, зато масса озер, горных рек и чистых ручьев. После удушающей Кандалакшской жары в поезде нас разморило. Сквозь дрему мы вяло поглядывали в окно. Через три часа первая остановка - Нямозеро; следующая - наша. Неожиданно я услышал несколько гортанных выкриков и в недоумении высунулся в окно. От увиденного на платформе меня мгновенно хватил столбняк. Через минуту я выдавил сла-бым голосом: "Батюшки..." Поезд был оцеплен автоматчиками, в глазах рябило от
цвета хаки. Наш состав состоял из шести вагонов, солдат же явно более пятидесяти. Спина мгновенно стала влажной, мелькнула мысль:"Сейчас выведут из вагона и ..." Выстрелов пока слышно не было. Вместо этого донесся зычный рык: "Проверка документов!" Трясущимися руками мы закопошились, завозили в карманах рюкзаков и штормовок. Чего-чего, а проверки документов не ожидалось. Вежливо раскрыв паспорта, мы передали драгоценные документы в руки пограничного наряда. После некоторого сомнения в нас признали российских граждан, и поезд проследовал дальше. Скептик, конечно, публично отметил свою предусмотрительность. В том, что у всех оказались паспорта, его огромная заслуга. Штурман запихнула в рюкзак краснокожую паспартину уже в последнюю минуту под моим строгим взглядом. Эх, кабы знать наперед, чем кончится наш поход, я бы повыкидывал паспорта еще в Москве.
Полустанок со странным названием Танвед; мы стоим на маленьком асфальтированном пятачке. Впереди сквозь буйные заросли иван-чая просвечивается длинное узкое озеро. Десять вечера, а озеро блестит на солнце как днем, белые ночи хороши для влюбленных, а туристу они ни к чему. Посмотрев на своих усталых спутников, я отметил, что на влюбленных они мало походят. Вместе с нами высадилась какая-то ненормальная группа байдарочников, они недоуменно озирались по сторонам и жались к насыпи. Сразу признав в Штурмане опытного походника, они воспрянули духом и робко поинтересовались, где поблизости можно встать на ночлег. "Сами здесь в первый раз",- отрезала Штурман и, взвалив рюкзак на плечи, гордо углубилась в чащу, окружавшую маленький полустанок. Мы с Анархистом поволоклись следом. Пройдя по бурелому с километр, мы тщетно пытались выбрать место для стоянки. Вокруг раскинулось полусухое северное болото - утонуть не утонешь, а ноги промокают моментально. Над головой, повизгивая от восторга, носились тучи комаров. Здравствуйте, наши маленькие друзья! С большим трудом обнаружили сухой пятачок. Поковыряв в траве, Скептик со Штурманом выволокли с десяток булыжников и с трудом втиснули палатку. Наконец, разгорелся и первый костер. Делалось все со скрипом, взаимное раздражение висело в воздухе, обволакивая даже комаров. Они, натужно ревя, протыкали эту завесу и, подобно миниатюрным "Юнкерсам", пикировали на плечи, руки, голову. Мы моментально облачились в напчельники и, потеряв индивидуальность, стали безликими, как монахи. Конечно, до бивака посреди болота наша группа добиралась около двух суток, но дело было не только в физической усталости. Шок, вызванный предательством Роговых, не прошел без следа. Наоборот, на первой же стоянке он проявился с новой силой. Даже традиционный вечерний чай не вызвал большого желания общаться. Я лежал с закрытыми глазами в просторной роговской палатке (с паршивой овцы хоть шерсти клок) и пытался заглянуть в себя. Свое настроение я определил бы как весьма далекое от восторга.
Утром мы поднялись довольно легко, наспех позавтракали и бодро потрусили по намеченному на квартире Роговых маршруту. Наш путь лежал вдоль узкого ножеобразного озера. Пройдя берегом километров восемь, мы должны были достичь устья реки, впадающей в озеро, а затем, двигаясь уже по реке, добраться до нового озера, из которого пресловутая речка и вытекала. По прямой линии расстояние было километров пятнадцать, но в походе по прямой не ходят, а про нас и говорить не приходится. На карте берег озера был нанесен ровным и напоминал лезвие ножа. На практике оказалось, что этим ножом частенько лупили по камню. Линия берега состояла из бухточек, заливов и других извращений природы, обходить их было сложно, болото вплотную примыкало к воде. Не мудрствуя лукаво, мы отошли от озера на полкилометра и стали двигаться , ориентируясь по компасу. Побродив вволю по буеракам, неожиданно мы выползли на просёлочную дорогу. На карте её не было, а посему сей факт вызвал бурные дебаты. Скептик, со свойственной ему горячностью, доказывал, что двигаться надо оптимальным путем. Таковым он считал передвижение с наименьшими трудностями. Анархист призывал вернуться к воде и пробираться вдоль берега; Штурман заметно колебалась в выборе позиции. После завершения торгов, мы двинулись по проселку. В качестве компромисса с Анархистом, я предложил сразу же свернуть к воде, как только компас покажет, что мы забираем в сторону от озера. Дорогой давно не пользовались; вдоль колеи обильно росли грибы. Через каждые двадцать шагов попадался подберёзовик. Любопытно, но в лесу грибов не было в принципе. Полностью зарасти лесом, проселку не удалось, идти было легко. Периодически Штурман сверялась с компасом и сообщала, что направление мы выдерживаем почти идеально. Часа через два на меня накатилась волна усталости. Солнце было в зените и, судя по всему, убираться от туда не собиралось, пот заливал глаза и стереть его с лица было нереально. Мешал накомарник, поднять его, а тем более снять, было страшно. Комары и мошка тоже обалдели от тропической жары и были не прочь устроить водопой. Ещё час ходьбы и мы уже не спрашивали Штурмана о направлении, двигаясь подобно марионеткам в тайной надежде, что дорога всё же выведет куда-нибудь. Штурман с Анархистом давно перестали спорить о том, сколько часовых переходов мы должны делать за день. Последняя цифра, которая отпечаталась у меня в сознании, была восьмёрка. В полемике я участия не принимал - безнадёжное занятие. В награду за молчание мне было доверено засекать время движения и через каждые пятьдесят минут объявлять десятиминутный привал. Раза три прокричав петухом, я вошел во вкус и тщательно изучал циферблат своих часов, с нетерпением ожидая очередного привала. Придумав регламент дневного перехода, Штурман сама же и убила своё детище. Мы достигли небольшой, но бурной речушки. Лет тридцать назад через неё перекинули мостик, к нашему приходу он совсем сгнил, но переправиться через него было не сложно. До очередного привала оставалось минут двадцать, поэтому я страшно удивился, когда Штурман сообщила, сбрасывая рюкзак, что во избежание теплового удара мы устраиваем чаепитие. Это мероприятие явно выбивало из ритма и в лучшем случае занимало час. Чайный котел по традиции носил Скептик. Он был на самом дне моего громадного рюкзака. Полностью распаковывать рюкзак в присутствии жаждущих крови насекомых мне виделось настоящей пыткой. Могу сравнить это мероприятие со сдачей крови из вены в КВД. С мрачной решимостью я всячески пытался торпедировать внеплановое чаепитие. Наткнувшись на мое решительное неприятие, Штурман решила ограничиться маленьким котелком. Сохраняя красивую мину, Машка изрекла: "В нем вода быстрее закипит",- и полезла извлекать предмет спора из своего рюкзака. Удовлетворенный таким исходом дела, я затих и теперь сидел, привалившись к рюкзаку и обливаясь потом. Анархист, не найдя нигде тени, уселся рядом и метал мрачные взгляды в сторону Штурмана, которая прилегла на травке в стороне от дороги. Минут через пятнадцать до нас дошло, что Машка не просто лежит, а пытается заснуть. Признаков пробуждения заметно не было: я в недоумении уставился на Анархиста. Неугомонная мошкара нашла-таки нашу "ахиллесову пяту" и теперь набросилась всем скопом. "Пята" оказалась на голове, точнее, на лбу. Тонкий, явно декоративный, материал на шляпе легко прокусывался шустрыми тварями. Голову иногда спасали волосы, лоб оказался полностью беззащитным. За час нашего бездействия кожа на лбу воспалилась, зудела, ее хотелось сорвать с себя и прополоскать в холодной реке. Искусанный Анархист ответил мне таким же беспомощным взглядом и робко поинтересовался у Штурмана, не желает ли она пойти дальше. В сущности, подобный вопрос - дурной тон. Принципы демократии, любовно взращиваемые Штурманом, дали свои всходы в виде основного принципа похода: "Каждый делает что хочет". Вопрос Анархиста прозвучал бестактно, но в данный момент ее желание вошло в неразрешимое противоречие с нашими возможностями. Мы больше не могли сидеть на месте подобно двум каменным бабам в половецкой степи. Штурман нехотя собралась, и мы поковыляли дальше. Через час дорога вильнул, в сторону и сквозь листву мы увидели блеск воды. Швырнув рюкзаки на землю, мы проломились сквозь заросли и вскоре стояли на берегу озера. Своими очертаниями оно напоминало то, от которого мы стартовали утром.
Оставив выяснение нашего местонахождения на вечер. Штурман разделась и бросилась в воду, мы с Анархистом, заметно повеселев, отыскали живописное местечко для ночевки на узком мысу, далеко выступавшем в озеро. Обезвоженный организм требовал влаги; презрев насекомых, сначала Анархист,а затем и Скептик залезли в воду. Настроение улучшилось, все вокруг заметно похорошело. Штурман со Скептиком установили палатку, разожгли костер, вскоре забулькали и котелки с водой. Анархиста работой мы не обременяли, ему предстояло восстановить в ходе похода утраченное в Москве душевное равновесие. Как нам казалось, рыболовство должно было способствовать выполнению этой архисложной задачи. Анархист спер из груды дров длинное бревно, смастерил удочку, и, стоя на камне, норовил забросить крючок подальше от берега.
К вечеру комары вновь атаковали нас. Подобно турецкому войску, они надвигались огромными бесконечными отрядами, числа им не было. В первых рядах, естественно, янычары - мошка. Дым от костра не оказывал на лавину врагов никакого действия, и окрестности виделись уже не столь красивыми. В одном из рассказов Виктории Токаревой героиня называет комаров "лошади с крыльями". Тогда мне очень понравилось необычное сравнение: "Они летали, тяжелые от человеческой крови, и кусались - может, и не как лошади, но и не как комары. И действительно, было что-то сходное в позе между пасущимся конем и пасущимся на руке комаром". Подобное наблюдение логично сделать только на подмосковной даче. На озерах Заполярья (я постоянно забывал, что находимся мы за Полярным кругом) верна только первая часть сравнения, кусались эти твари вовсе не как комары. Сравнить же бесчинствующих убийц с пасущимися конями глупо. В природе вообще нет животного, достойного сравнения с комаром, разве что человек. В голову приходит аналогия с резней, которую турки устроили армянам (еще тогда я знал, я верил, что добирусь когда-нибудь до Армении. Пусть дорога и заняла долгие 18 лет). Причем, часть армян спаслась бегством, нам же бежать было некуда.
Скептик со Штурманом остервенело отбивались от "турок" и делали вид, что изучают карту - на повестке стоял вопрос: первое это озеро или второе. Анархист, облепленный комарами, замер на своем нашесте. Периодически он взмахивал рукой и подсекал очередного окуня. В шляпе и длинных гольфах, натянутых поверх штанов, его худая фигурка очень напоминала Дуремара. Эта мысль пришла нам со Штурманом в голову одновременно. Мы переглянулись и дурашливо захихикали. Вскоре вечерний клев закончился и новоявленный Дуремар прибыл к нам с добычей в руках. Три часа, проведенные Анархистом на камне, принесли ему дюжину окуней и сотни три ядовитых укусов. Есть совершенно не хотелось, обидеть отказом Анархиста - еще больше, поэтому в полночь пришлось отведать жареной рыбы. С появлением Анархиста снова открылся вопрос о местонахождении озера. Анархист был уверен, что мы находимся на втором, Штурман тоже склонялась к этому, но оставляла за собой право на сомнение. Излишне говорить о мнении Скептика - понятное дело, первое. В качестве основного аргумента я выдвигал расстояние между нашим утренним стартом и вечерним финишем. Максимум мы прошли километров пятнадцать, никто не мог сказать, куда делись еще десять. Плюс очертания озера и интуиция. По правде сказать, эта версия мне и самому не нравилась. Получалось, что мы перенесли лагерь километра на три,a все остальное время болтались неизвестно где.
Рано утром где-то неподалеку послышался рев машины. Судя по карте, дорога проходила за вторым озером. Анархист довольно хмыкнул и гордо посмотрел на меня. Я потупил глаза, но пробормотал, что озеро все равно первое. Скептик же я, в конце концов.
Когда я выбрался из палатки, Анархист уже сидел у костра и помешивал ложкой в котелке. В глазах отчетливо читался укор - я поднялся на полчаса позже него. За это время он нарубил дров, развел костер, приготовил мое любимое блюдо - макароны. Чувства раскаивания я не испытывал возможно, из-за вчерашнего ужина, где Анархист выступил исключительно в качестве едока. Наше с ним взаимное раздражение, это привычно :Овен и Телец, звездами заложенная любовь-ненависть. А что означает поведение Штурмана? В течение часа мы возились рядом с палаткой, назойливо стуча топором и громко переругиваясь. На озере была исключительная акустика, и удары топора звучали как пистолетные выстрелы. От этого грохота и мертвый бы поднялся на ноги, Штурман своим присутствием до сих пор нас не осчастливила. Подобного не позволял себе даже Хоббит. Еще в Москве у Роговых мы с Анархистом пытались поднять вопрос о фиксированном подъеме хотя бы часов в девять. Машка как китайский болванчик кивала головой, но наши чаяния до нее, по-видимому, не дошли. Дождавшись момента, когда точка кипения нашего нарастающего раздражения подошла к критической отметке, Штурман вылезла из палатки, выкурила традиционную сигарету и отправилась умываться. За это время мошка повторно покусала то, что было изъедено накануне. Руки и лицо распухли, и мы напоминали персонажей фильмов ужасов. Особенно досталось Анархисту, его вечерняя рыбалка не прошла безнаказанно. Хотелось убраться отсюда как можно скорее и бежать, бежать... Ситуация же требовала замедленных действий. Мы шатались по выжженному солнцем берегу, как группа паралитиков. Собрав рюкзак, я с надеждой обратил свой взор на спутников. Штурман сидела на камне в позе роденовского Мыслителя и смолила очередную сигарету. Взгляд убежал куда-то вдаль и в ближайшее время возвращаться явно не собирался. Анархист меланхолично рассматривал свою удочку, очевидно решая гамлетовский вопрос: брать или не брать дубину с собой. К рюкзакам они и не притрагивались. В этот момент меня и посетила крамольная мысль: "А стоило ли ИДТИ В такой поход?" Собственно говоря, родилась она одновременно со звонком Штурмана, но тогда я здорово отдубасил гнусную мыслишку и наивно доверился русскому "авось".
Солнце в вечном зените, обливаясь потом, мы бредем по проселку. Озеро осталось далеко позади. На память о нашем посещении Анархист оставил на камне проржавевшую солдатскую каску. В прореху на ее поверхности он засунул букет неярких северных цветов. Каску я вчера отыскал, рыская по кустам, и бросил рядом с палаткой, хотелось создать художественный снимок. Комары и жара заставили забыть о затее. Наверное, она так и лежит у воды, олицетворяя дух нашего похода. "На братских могилах не ставят крестов".
Идти всё же лучше, чем бесцельно прозябать на солнце. Температура около тридцати градусов в тени, периодически я сплёвываю сквозь зубы. Про накомарник постоянно забываю, и вуаль перед моим лицом превратилась в месиво из слюны и убитых комаров. Не очень эстетичное зрелище.
Дорога привела к бурному водному потоку, это уже настоящая река. Рёв воды, продирающейся сквозь пороги, слышен шагов за сто. От моста остались сваи и несколько брёвен, скрепленных между собой металлическими скобами. Высотой это сооружение метра три, под ним камни и ревущий поток. Анархист со Штурманом, без долгих раздумий, вступают на шаткую конструкцию. Всего тридцать шагов, я стою на берегу и внимательно слежу за их действиями. Мне откровенно страшно. Делать нечего, и я, закусив губу, на ватных ногах семеню по гнилым брёвнам. "Смертельный номер! Канатоходец под куполом цирка! Граждан со слабыми нервами просим покинуть зал!" С трудом, заставляя себя не смотреть вниз, добираюсь до последней уцелевшей опоры моста. Сползаю по скользкой древесине вниз и выбираюсь на берег.
Мистер Икс из меня не получился, хотя в детстве я очень любил его арии. Для восстановления нервной системы делаем внеплановый привал. Я прихожу в себя и начинаю скакать с фотоаппаратом по скользким камням в поисках наиболее выигрышного снимка. Место очень живописное, здесь бы задержаться подольше, но переход только начался - гоню провокационную мысль прочь. Минут через сорок вступаем на асфальтированное шоссе, изредка по нему с грохотом проносятся самосвалы. На протяжении километра пользуемся благами цивилизации. Штурман сверяется с картой и компасом и тычет пальцем в сторону огромных сопок у горизонта. Все, нам туда! Под удивлёнными взглядами водителей переваливаем через кювет и пробираемся сквозь болото к лесу. Машка показывает мне направление и напутствует: "Иди с набором высоты". Я иду вперед, Штурман с Анархистом пристраиваются позади. Такая очередность подъёма родилась в ходе прошлогоднего похода. На все сопки я поднимался первым, оставив далеко позади основные силы отряда. Вообще-то каждый поднимался в согласии со своими силами и терпением, общего сбора наверху приходилось ждать продолжительное время. По правде говоря, сил у меня было не больше, чем у других, просто я не умею делать что-то медленно. Обычно я вскарабкивался на сопку весь в мыле (отнюдь не образное выражение) и, свесив язык, лежал наверху, посматривая на далекие фигурки спутников. Ну, чем не снежный барс. Анархист в прошлом году сачковал с походом и, естественно, про такую очередность восхождения не знал. К моему первенству он отнёсся весьма ревностно и, забегая то слева, то справа, норовил обогнать. Поведение Анархиста здорово раздражало, но я старался смотреть на эти шалости снисходительно. Приходилось то и дело прибавлять шагу, чтобы пресекать авантюрные наскоки Анархиста. Болота чередовались с сухими участками, бурно заросшими кустарником и деревьями. В густой траве попадались предательские канавы. Когда, продравшись через очередные завалы деревьев, я оказался на проселке, мне захотелось петь от радости. Проселок оказался родным братом вчерашнего. С моим настроением "прогулки" по бездорожью воспринимались как визит к стоматологу. Схватив компас, я удостоверился, что моя тропа идет строго вверх в нужном направлении. Если бы не вихри комаров, крутящиеся вокруг нас, продвижение можно было бы назвать идеальным. Штурман помалкивала и бодро трусила за мной. Анархист замыкал шествие. Мирное сосуществование не могло продолжаться долго, над нашим походом с самого начала висело проклятье (может, кто сглазил). Анархиста раздражало всё, а уж то, что он вынужден плясать под мою дудку - вдвойне. Вытерпев минут двадцать, Сашка взорвался и стал кричать, что приехал в такую даль не по дорогам ходить, подавай ему болота и заросли. В связи с этим он призывал бросить легкий путь и скатиться в мрачное ущелье, черневшее за полосой кустов справа. Собственно, его выступление было рассчитано исключительно на Штурмана, в ней он искал союзницу. Анархиста возмущало, что Штурман, большая любительница "погулять" по всякой дряни, безропотно идет по проселку. Бессмысленность своего предложения понимал в глубине души и сам Анархист: зачем спускаться вниз, если нам маршрут лежит вверх. Но контролировать себя он уже не мог. Как и я. Нарыв раздражения лопнул с громким треском и Скептик взорвался потоком красноречия, припомнив и восхождение на Харченский, и поведение Анархиста на Мутновском.
В итоге мы продолжили движение по дороге, а Анархист с видом преступника, идущего на эшафот, занял своё место в арьергарде нашего отряда. "И чего ему не хватает?"- думал я:"Скандалист хренов". Просёлок то и дело терялся в болотах, заросших непонятными белыми цветами.