Странные заметки о странном походе
в пяти частях
К походу по Камчатке я готовился весь год. Да что год - красной нитью эта идея проходила через всю жизнь. Правда, до поры до времени я об этом не догадывался. Приятно холодило в животе, когда на удивленный вопрос обывателей: "А где вы будете жить?" я небрежно сквозь зубы выбрасывал: "Где придется, это поход!" Еще не оторвавшись от стула, я добился уважения окружающих, а главное, и сам проникся симпатией к этому решительному и смелому человеку.
Шелихов, Хабаров, Арсеньев... Мысленно в эту шеренгу великих первопроходцев добавлял я и свою скромную фамилию. Ну, пусть я не первый, но в первый раз. Разница не существенная.
Подобно резвому всаднику с гиканьем и свистом приближался день вылета в Петропавловск. Волнующее двадцать седьмое июля - начало пути в неизведанное. По мере приближения отлета сомнения плотным облаком окружали меня: "Что там за пологом романтики?" Воображение рисовало весьма мрачную картину. Последняя неделя превратила меня в наркомана: только сочувственные, восхищенные, уважительные взгляды моего окружения дома и на работе давали возможность с мрачной решимостью смотреть вперед. Заговаривая на эту тему с каждым встречным, я, как губка, впитывал чужие эмоции и набирался сил, чтобы в последний момент не бросить эту затею. Двадцать седьмое разделило всех нас, подобно героям Симонова, на «живых и мертвых». Последней каплей были пышные проводы, которые я устроил себе в мазохистских целях на работе накануне торжественного отлета. Стирая украдкой слезы умиления, я любил всех окружающих, любил всех в первый раз в жизни. Чем больше в моем сердце разгорался огонь титанической любви, тем все больше уходил я в себя, отгораживаясь от собутыльников прозрачной пеленой. Слова изрядно захмелевшего Олега: "Я не представляю Нормативку без тебя" тисками сдавили сердце. Не представлял без себя ее и я. К концу дня жалость к себе достигла своего апогея и облако вокруг меня сгустилось настолько, что я почувствовал себя нежным тропическим цветком в большой стеклянной банке. Прощальный поцелуй невесть откуда взявшейся в Домодедово Ольги пришелся в стекло.
Посадка в самолет за 15 минут до взлета прошла, словно во сне. Впрочем, изрядно понервничать заставил Ляпин. Сашка считался бывалым командированным, налетал немало часов, поэтому, покровительственно посматривая на спутников, прошедших регистрацию на рейс, изрек, что теперь самолет без нас не улетит, и можно смело идти слоняться по киоскам. Что мы и сделали к превеликому моему неудовольствию. В итоге, мы сидели не на своих местах, а в последнем ряду возле, как говориться, параши. О том, что курильщики всего Дальнего Востока на протяжении всего полета тусовались на наших головах, можно и не говорить.
Часа через два сквозь вату тумана до сознания дошел глухой голос стюардессы, вещавший что-то о предстоящем ни то позднем ужине, ни то раннем завтраке. Я смотрел на своих заспанных спутников, обалдевших от последних сборов и терзаемых теми же, а может и своими собственными сомнениями, и еще не знал, что Сашка войдет в историю похода как непримиримый Анархист, Маша - педантичный Штурман, Светка останется Светиком, а я выступлю в своем обычном амплуа - непроходимым Скептиком.
1
Позади девять часов в душном самолете, два ужина-завтрака и бескрайние просторы Сибири и Дальнего Востока, которые я неустанно наблюдал из иллюминатора на протяжении всего полета. Заснуть не давал рядом сидящий Анархист, который дождавшись моей очередной поклевки носом, возбужденно протискивался к окну и взахлеб комментировал серую пустоту под нами. Периодически он вежливо интересовался, не мешает ли мне, всячески давая понять, что готов поменяться со мною местами. Я с завистью смотрел на мирно спящих Штурмана и Светика, но предвидя, как и Анархист, что самое интересное будет над Камчаткой, смену мест отвергал в принципе и поддерживая пальцами норовящие захлопнуться веки, изображал живой интерес к смене облаков под нами. Как и положено, во всяком романтическом приключении, в конце полета мы получили изрядную бяку. Погода баловала нас по всей стране, но, естественно, не на Камчатке. Над полуостровом висело толстое грязное покрывало, такое же беспросветное и безнадежное, как и шансы старой девы выскочить замуж за артиста Ширвиндта. Посадка запомнилась бесконечной тряской и черными клочьями за окном. Ничья, мы с Анархистом оба в дураках.
Позади девять часов. Все. Мы на Камчатке. Заветный край встретил нас сыростью и моросящим дождем. Стрелка на шкале настроения упорно стремилась к "нулю". Первые слова на Камчатке произнесла Светик. С ликующим видом будущий первопроходец сообщила, что забыла дома заветный стольник. Упиваться подробностями пропажи ей не дал Анархист, отправив немедленно на почту. Еще в Москве, тщательно разрабатывая сценарий похода, Анархист потребовал непременного выполнения одного из пунктов камчатского контракта, а именно: каждый берет с собой триста рублей. Не больше - нечего барствовать, но и не меньше - запас карман не тянет. Обнаружив такую безалаберность Светика, и отправив ее отбывать штраф (телеграмму родителям). Анархист окинул строгим взглядом нас со Штурманом и потребовал пересчитать деньги в карманах. Удостоверившись в наличии искомого у нас, Сашка гордо сообщил, что у самого трех сотен-то и нет. Энную сумму он пропил накануне полета. Зная Анархиста, могу предположить, что N равнялся пятидесяти - шестидесяти рублям. Выход нашелся быстро в лице радостно размахивающей квитанцией Светика. Остроумно заметив, что телеграмма еще не дошла до Светкиных родителей, Анархист отправил покорного Светика отправлять следующую. Вдогонку ушло требование еще на двести рублей. Не знаю, о чем думали Светкины родичи, получив в первый же день похода требование на триста "деревянных", но справедливости ради сообщу, что не представляю развития дальнейших событий без этих денег. Реверанс в сторону Анархиста.
Обнаружив в аэропорту Елизово, помимо плохой погоды, полное отсутствие в кассе билетов на любой рейс в нужном нам направлении, мы готовились к первой ночевке на Камчатке. А я и к первой ночевке в палатке вообще. Три ночи на панцирной сетке в пионерском лагере, конечно не в чет. Так как палатка на фоне здания аэропорта не вписывалась в наше представление о романтике, было решено поставить ее где-нибудь в другом месте. Справедливо решив, что раз язык до Киева доводит, то уж до леса тем более. Штурман поинтересовалась, у первых встреченных нами аборигенов, где поблизости можно встать на ночлег. Аборигены оказались разговорчивыми и даже набросали «схемку» в блокноте запасливого Штурмана (аборигенов хлебом не корми - дай набросать «схемку»). Предоставив дотошному Штурману вместе с коммуникабельным Анархистом разбираться с местными жителями, мы со Светкой уныло подпирали спинами забор и бросали вокруг не менее унылые взгляды. Перспектива не радовала. Вместо красавцев вулканов вокруг расплывалась серая непролазная мгла. Не порадовало и услышанное краем уха сообщение аборигенов, что такая погода стоит уже два месяца. Наконец отцы-командиры пришли к единому мнению и довели задачу до рядового состава. Туристский опыт Штурмана с Анархистом вызывал благоговейный трепет с самого начала. Маша исходила, изъездила и исплавала всю страну, а Сашка, побывав в пяти походах, так часто рассказывал о них, что у меня в голове это число двоилось и троилось. Задача была простой: проехать две остановки автобусом, а потом согласно схеме аборигена, обогнуть какой-то автокомбинат и углубиться в камчатскую чащу. Перейдя вброд Авачу, и пройдя пару километров, мы должны были оказаться в сказочном месте на берегу озера. Равнодушно выслушав незнакомый маршрут, мы со Светиком (я сразу почувствовал в ней союзника) оживились лишь в одном месте - нас одинаково интересовал переход Авачи вброд. Робко поинтересовавшись, нельзя ли поставить палатку на этом берегу реки, мы получили строгую отповедь бывалых туристов о недостойности таких настроений. Стыд запорошил наши головы и, подняв наши отнюдь не легкие рюкзаки, мы безмолвно проследовали за ними. Проехав по разгильдяйству нужную остановку, мы накручивали свои первые километры по камчатской земле. По обе стороны шоссе громоздились сараи, склады и свалки -непременные спутники путешественников и туристов. Пересекая автокомбинат, оказавшийся банальной автобазой, через пролом в заборе мы шли навстречу нашим первым приключениям. Продравшись через заросли крапивы обильно разросшейся на мусорной свалке, мы вышли к "Аваче". Все это время мы двигались под удивленными взглядами рабочих - аборигенов, бросивших закручивать гайки и смотревших на нас как папуасы Новой Гвинеи на Кука. Конечно, мы представляли собой колоритное зрелище - в штормовках, туристских ботинках и с огромными "ермаками" за спиной, плотной и молчаливой группой прошествовали мимо них и гордо скрылись на помойке.
"Авача" к моему удивлению и восторгу, оказалась сточной канавой, вторую, не замочив ног, мы форсировали без остановки. Метров через двести показалось озеро, напоминавшее старенький пруд на картине Васнецова «Аленушка». Вокруг заросли примятой травы и небольшая роща, заваленная кучами битых бутылок. Но это не вызвало удивления утомленных путников, ибо вправо и влево сквозь чахлые поросли просвечивали многоэтажные жилые дома. Плюнув на попытки выбрать место поглуше и стараясь не смотреть друг другу в глаза, отважная четверка романтиков установила палатку на берегу и бросила все силы на розжиг Первого костра, нашего первого костра под дождем. Костер разгорался медленно и скупо, медленно и скупо разгоралась в сердце надежда на лучшее. И в дальнейшем даже тлеющий огонек умудрялся в самых трудных условиях наполнять нас какой-то непонятной радостью. Все-таки генная память великая вещь: любовь к огню прочно сидит в нас от пращуров - троглодитов. Слегка повеселев, мы похлебали чаю, закусив сэкономленным аэрофлотовским завтраком - ужином. Вскоре ожидало нас и первое открытие. Метрах в ста от палатки за кустами несла свои воды широкая мутная река. Чайки с криками носились над быстрым потоком. Остатки сообразительности позволили предположить, что это и была Авача. Обещанный шутниками-аборигенами переход Авачи вброд вызвал у нас кривые усмешки. Представляю, как веселились в душе проказники, рисуя схему и глядя на наши доверчивые лица.
К ночи дождь усилился, и мы вместе с рюкзаками забились в маленькую двухместную палатку. Лежа на боку с поджатыми к животу ногами, я тщетно пытался уснуть, проклиная девятичасовую разницу во времени. Стук капель по крыше настраивал на философский лад. Вспоминался Кукин, "едущий за туманом и за запахом тайги". Написав эти прекрасные строки, он и зада своего от дивана не оторвал. На мое бы место этого сказочника. Промаявшись всю ночь, так и не сумев заснуть, под утро я услышал тяжелые шаги. Выбравшись из мокрой палатки, я с удивлением увидел двух мужиков звероватого вида. Подойдя ближе один из них, глядя на палатку, поинтересовался: "Отдыхаете, да?" Обалдев от неожиданного вопроса, я стоял открыв рот. Меньше всего наше жалкое существование напоминало мне отдых. "Вы здесь наших ребят не видели?" -хмуро поинтересовался другой. Тоже интересный вопрос для пяти часов утра. Отрицательно помотав головой и проводив местных оригиналов, я пошел будить товарищей по несчастью, то есть по походу. Впрочем, они уже и сами с неудовольствием выползали под моросящий дождь. Обменявшись мыслями по поводу завывавшей всю ночь сирены где-то неподалеку, мы собрали свой нехитрый скарб и побрели обратно в аэропорт. Добравшись до псевдо-Авачи без приключений, если не считать неудачной попытки Скептика заблудиться на помойке, мы форсировали ее вторично и уверенно зашагали через уже знакомую нам автобазу. Продефилировав мимо вновь оцепеневших от нашего вида рабочих, группа туристов уходила в неизвестное. Далеко идти не пришлось, неизвестное ждало за углом. Сирена, гудевшая всю ночь словно иерихонская труба, оказалась атрибутом исправительно-трудовой колонии строгого режима. Сама колония высилась неподалеку, опутанная витками колючей проводи. "А вот и обещанная романтика!" - язвительно сообщил Анархист.
Камчатская песня
-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
Камчатская песня
РМЗС-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
Re: Камчатская песня
2
С утра лил унылый занудный дождь. Смирившись с погодой, мы тоскливо бродили по Петропавловску. "У природы нет плохой погоды..." Где ты толстяк Рязанов? "Ермак" тебе на спину! Полная благодать! Женская затея рвануть из аэропорта на морской вокзал и уплыть от этой "благодати" куда глаза глядят оказалась вздорной и несостоятельной. Как впрочем, и любая женская затея. Надо было видеть лицо Штурмана перед расписанием рейсов теплохода. Теплоход из Петропавловска уходил три раза в год. И как назло, отправлялся отнюдь не сегодня. Фиаско. Потратив полдня на поиски агентства аэрофлота, и убедившись, что петропавловские хвосты в кассу мало, чем отличаются от московских, вторую половину дня мы посвятили розыскам т/г "Гейзер". По слухам, там находится бюро путешествий и экскурсий. Это была вторая затея женщин, а две за один день многовато и для более неприхотливых мужиков, чем мы с Анархистом. Предоставив Штурману со Светиком розыски пропавшего символа Камчатки, мы волочились за ними, держа их в пределах видимости. В глазах Анархиста ясно читалось: "Чем бы дитя ни тешилось..." А детей у нас было целых двое. Получив отпор, объединившихся женщин в аэропорту по поводу отлета в Ключи и будучи в неведении по поводу позиции Скептика, Анархист приуныл и самоустранился от руководства. Еще не начавшись, наш поход грозил бесславно закончиться. Растерянность била ключом из четырех пар глаз. Это был первый гейзер, встреченный мною в заповедном краю. В голове было пусто как в кармане алкоголика перед получкой. К вечеру, после долгих родов, наконец, сформировалась первая за день мысль. Вольготно расположившись в голодной и сырой голове, она требовала немедленного разрешения: "Где будем ночевать?" Даже будучи полным дилетантом, в туристском деле, ночевку в городе я отвергал в принципе. К счастью, этот вопрос занимал и Штурмана. Приятным сюрпризом оказалась цель поисков "Гейзера". Там-то нам и раскроют заветные места ночевок. "Гейзер", как и положено настоящей достопримечательности, оказался на окраине. Естественно, в бюро путешествий вечером никого не оказалось. Но здесь произошло событие, значимость которого мы оценили значительно позже. Девчонки в коридоре выловили какого-то мужика, который выложил все о месте ночевки на берегу Океана и набросал «схемку» как туда добраться". Оказалось, что на побережье напряг с питьевой водой, сплошные "мертвые" реки и ручьи, а в этом месте пробиты скважины. Собрав манатки, мы как голодные броненосцы у Даррелла, с лязгом и грохотом кинулись в указанном направлении. Ура, хоть какая-то определенность. Встреча с разговорчивым мужиком была первым везением на нашем пути. И, начиная с этого момента, оно постоянно выручало нас. Бог за наш поход. Дело только за "благодатью". Сменив пару автобусов, через час мы оказались в деревушке. Отсюда до волшебных скважин, согласно «схемке», нас ожидало восемь километров. Вытянувшись цепочкой, подобно гончей, учуявшей зайца, мы трусцой рванули в сторону Океана. Наконец появилось настроение, первое настроение с момента вступления на камчатскую землю. Ни накрапывающий дождик, ни радостно приветствующие нас комары испортить его были не в состоянии. Первой вехой на пути были врытые в землю танки. До встречи с танками мы плохо их представляли, но звучало это таинственно. У них и сделали привал. На круче, как гигантские пальцы, в сторону Океана указывали стволы танковых башен. С радостным оживлением мы с Анархистом взвились на вершину отметиться. Закрытые маскировочной сетью танки, Океан на горизонте и мы. Больше никого и ничего. Здорово! Дальше наш путь лежал по песчаным тропам. Под ногами весело скрипел черный песок, до скважин по нашим расчетам было пятнадцать минут ходьбы. Что это для бодрых туристов, пустяки.
Два часа спустя под ногами по-прежнему скрипел песок, но уже скорее грустно, чем весело. Комары, оправившись от нечаянной радости, облепили лицо и руки. Скважины не появлялись. Впрочем, в полной темноте мы бы их и не рассмотрели. Давно отбросив схему, мы упорно продвигались вперед, едва переставляя ноги в вязком песке. Настроение вернулось к ставшей привычной в последние дни отметке и свернулось там калачиком. Мужик четко говорил о "мертвом ручье", на берегу которого и пробиты скважины. Где этот чертов ручей? Не порадовало и деловитое сообщение Светика, что больше она идти не может. Ноги подкашивались и у нас. Доступные восемь превратились, как минимум, в пятнадцать километров. Ленинский вопрос "что делать?" разрешился сам собой. Дорогу преградила весьма широкая река, так же напоминающая мифический ручей, как щенок французской болонки похож на разлапистого годовалого дога. Попытки обойти препятствие уперлись в устье реки, она впадала в Океан. В абсолютной темноте споро и умело была поставлена палатка, мгновенно вспыхнул костер. Вскоре я убедился - это был рекорд. Все попытки повторить это достижение в нормальных условиях походили на больного полиомиелитом, замахнувшегося на двадцатилетний эксрекорд в прыжках в длину Боба Бимона. Посовещавшись о пригодности воды из "мертвой" реки для питья, Штурман с Анархистом постановили: "Пить!" Высыпав полпачки марганцовки в чай, воспитанный на кипяченой воде из водопровода, я с ужасом смотрел на своих спутников. Понюхав воду из котелка, явно отдававшую мазутом, я твердо для себя решил, что в рот не возьму эту гадость. Открыто заявить о своем антиводном протесте я не решился, поэтому потихоньку выплескивал драгоценную влагу из кружки на песок.
Почти всю ночь моросил дождь, в двадцати шагах от палатки ревел прибой. Про океанский прибой не скажешь, как про морской: "Шорох прибоя", это настоящий рев. И этот рев не смолкает ни на минуту. То-то бывает в шторм!
Под утро возле палатки послышалось покашливание, и мужской голос произнес: "Здравствуйте". Откинув полог, мы увидели ноги в рыбацких сапогах, скользнув выше, взгляд задержался на кобуре с пистолетом и окончательно остановился на хмуром небритом лице аборигена. Мы уже привыкли, что аборигены как эльфы возникают на рассвете и пристают с дурацкими вопросами. На этот раз «эльф» оказался представителем рыбинспекции. Задав пару вопросов, инспектор все больше проникался мыслями, что мы, очевидно, не браконьеры. Окончательно сомневаться он перестал, увидев Светика, которая, заинтригованная происходящим, высунула взлохмаченную голову из палатки. Вид Светика лучше всяких слов говорил о наших чистых помыслах. Пожелав хорошего отдыха на Камчатке и озадаченно обернувшись пару раз на Светку, незнакомец удалился. Светка юркнула в палатку и мгновенно уснула. Вот так беспокойно прошла вторая ночь нашего похода. Часов в девять утра из палатки выполз Анархист и ушел бродить по пляжу. По-моему, это единственный случай, когда Анархист поднялся первым. Минут через тридцать после него выбрался и я. На юге виднелась сопка, первая сопка, увиденная мною на Камчатке. Тогда я еще не знал, что это Вилюйская сопка и в дальнейшем мы познакомимся с ней значительно ближе. Подошедший ко мне Анархист уверял, что полчаса назад он видел сразу несколько сопок и все сказочной красоты. Вот так, кто рано встает - тому бог подает. Обозрев окрестности, вновь затянувшиеся туманом, я справедливо решил, что самым романтичным в настоящий момент, будет умывание в Океане. Я забыл про свое пресловутое незаживающее колено и бодро потрусил к воде. Засучив штаны и войдя по щиколотку в холодную воду, я умылся и, даже, почистил зубы противной соленой водой. Это была одна ошибка - соленая вода во рту ужасно провоцировала на питье из "мертвой" реки. Вторая ошибка мгновенно последовала за первой. Я забыл, что нахожусь в Великом Тихом, а не в подмосковной Воре, чуть зазевался и меня накрыл девятый вал. Может, он был и не девятым, а третьим или пятым, но стоял я уже не с мокрым коленом, а по грудь. Выжимая воду из штанов, проклиная романтику и свое легкомыслие, я побрел в палатку.
Для Светика со Штурманом мое героическое деяние осталось незамеченным. Они по-прежнему спали, радостно разметавшись по ставшей вдруг просторной палатке. Поднялись девчушки только к часу дня. Светик, как байбак, готова заснуть в любой момент и спать хоть весь день. Поэтому, найдя в лице Штурмана неожиданного для меня союзника, в полной мере воспользовалась представившейся возможностью. За время их продолжительного сна мы с Анархистом пришли к единодушному выводу: "Так жить нельзя!" и выработали план нашей дальнейшей деятельности на все время похода. Потеряв день попусту, мы решили подняться завтра в пять утра и рвануть в авиакассы. Встав там насмерть, обзавестись, наконец, билетами в Ключи и Озерновский. Анархист пытался втиснуть сюда и поход в Коряки. Выложив все это на оперативном совещании перед заспанными дамами, мы не встретили никаких возражений. Чувствуя за собой вину, они были согласны на все. Прейдя к единому мнению, мы оживились, и стали бодро заниматься хозяйственными делами. Мы с Анархистом отправились за плавником для костра вдоль пресловутой речки и неожиданно увидели две скважины, пробитые на противоположной стороне реки. Ночью мы не дошли до них метров пятьсот. Ручеек оказался рекой. Несмотря на гнусные намеки Анархиста на мои все равно уже намокшие штаны, переходить реку вброд я отказался в принципе. Других желающих не было. Убедившись в нормальной жизнедеятельности моих спутников, скрипя сердцем, мне пришлось смириться с водой из "мертвой" речки, по которой местами проносились клочья желтой пены. Пообедав и наконец, испив чаю, я долго прислушивался к ощущениям в животе. Не найдя там ничего криминального, я повеселел, и вновь проникнувшись потерянной было романтикой, тихонько побрел вдоль полосы прибоя. Океан, это здорово! Напевая: "А я пройти еще смогу, соленый Тихий океан, и тундру, и тайгу...", я ощущал себя почти счастливым человеком. Уже за этим стоило ехать. Вот так и у всех романтиков - десять минут счастья на двадцать дней забот.
Вечером, среди тумана, открылись Коряки. Мы со Штурманом наперегонки кинулись фотографировать первые горы на Камчатке. Утром небо окончательно прояснилось и мы увидели горы во всей их красе. С открытыми ртами, восторженно взирали мы на чеканную цепь на фоне восходящего солнца. «Я сердце оставил в Корякских горах, теперь по равнине хожу бессердечный». Стоило! Стоило ехать, стоило мокнуть под дождем и отбиваться от комаров. Все это всего-навсего мелкая плата за удовольствия, а за удовольствия надо платить. Ура, впереди удовольствия!
С утра лил унылый занудный дождь. Смирившись с погодой, мы тоскливо бродили по Петропавловску. "У природы нет плохой погоды..." Где ты толстяк Рязанов? "Ермак" тебе на спину! Полная благодать! Женская затея рвануть из аэропорта на морской вокзал и уплыть от этой "благодати" куда глаза глядят оказалась вздорной и несостоятельной. Как впрочем, и любая женская затея. Надо было видеть лицо Штурмана перед расписанием рейсов теплохода. Теплоход из Петропавловска уходил три раза в год. И как назло, отправлялся отнюдь не сегодня. Фиаско. Потратив полдня на поиски агентства аэрофлота, и убедившись, что петропавловские хвосты в кассу мало, чем отличаются от московских, вторую половину дня мы посвятили розыскам т/г "Гейзер". По слухам, там находится бюро путешествий и экскурсий. Это была вторая затея женщин, а две за один день многовато и для более неприхотливых мужиков, чем мы с Анархистом. Предоставив Штурману со Светиком розыски пропавшего символа Камчатки, мы волочились за ними, держа их в пределах видимости. В глазах Анархиста ясно читалось: "Чем бы дитя ни тешилось..." А детей у нас было целых двое. Получив отпор, объединившихся женщин в аэропорту по поводу отлета в Ключи и будучи в неведении по поводу позиции Скептика, Анархист приуныл и самоустранился от руководства. Еще не начавшись, наш поход грозил бесславно закончиться. Растерянность била ключом из четырех пар глаз. Это был первый гейзер, встреченный мною в заповедном краю. В голове было пусто как в кармане алкоголика перед получкой. К вечеру, после долгих родов, наконец, сформировалась первая за день мысль. Вольготно расположившись в голодной и сырой голове, она требовала немедленного разрешения: "Где будем ночевать?" Даже будучи полным дилетантом, в туристском деле, ночевку в городе я отвергал в принципе. К счастью, этот вопрос занимал и Штурмана. Приятным сюрпризом оказалась цель поисков "Гейзера". Там-то нам и раскроют заветные места ночевок. "Гейзер", как и положено настоящей достопримечательности, оказался на окраине. Естественно, в бюро путешествий вечером никого не оказалось. Но здесь произошло событие, значимость которого мы оценили значительно позже. Девчонки в коридоре выловили какого-то мужика, который выложил все о месте ночевки на берегу Океана и набросал «схемку» как туда добраться". Оказалось, что на побережье напряг с питьевой водой, сплошные "мертвые" реки и ручьи, а в этом месте пробиты скважины. Собрав манатки, мы как голодные броненосцы у Даррелла, с лязгом и грохотом кинулись в указанном направлении. Ура, хоть какая-то определенность. Встреча с разговорчивым мужиком была первым везением на нашем пути. И, начиная с этого момента, оно постоянно выручало нас. Бог за наш поход. Дело только за "благодатью". Сменив пару автобусов, через час мы оказались в деревушке. Отсюда до волшебных скважин, согласно «схемке», нас ожидало восемь километров. Вытянувшись цепочкой, подобно гончей, учуявшей зайца, мы трусцой рванули в сторону Океана. Наконец появилось настроение, первое настроение с момента вступления на камчатскую землю. Ни накрапывающий дождик, ни радостно приветствующие нас комары испортить его были не в состоянии. Первой вехой на пути были врытые в землю танки. До встречи с танками мы плохо их представляли, но звучало это таинственно. У них и сделали привал. На круче, как гигантские пальцы, в сторону Океана указывали стволы танковых башен. С радостным оживлением мы с Анархистом взвились на вершину отметиться. Закрытые маскировочной сетью танки, Океан на горизонте и мы. Больше никого и ничего. Здорово! Дальше наш путь лежал по песчаным тропам. Под ногами весело скрипел черный песок, до скважин по нашим расчетам было пятнадцать минут ходьбы. Что это для бодрых туристов, пустяки.
Два часа спустя под ногами по-прежнему скрипел песок, но уже скорее грустно, чем весело. Комары, оправившись от нечаянной радости, облепили лицо и руки. Скважины не появлялись. Впрочем, в полной темноте мы бы их и не рассмотрели. Давно отбросив схему, мы упорно продвигались вперед, едва переставляя ноги в вязком песке. Настроение вернулось к ставшей привычной в последние дни отметке и свернулось там калачиком. Мужик четко говорил о "мертвом ручье", на берегу которого и пробиты скважины. Где этот чертов ручей? Не порадовало и деловитое сообщение Светика, что больше она идти не может. Ноги подкашивались и у нас. Доступные восемь превратились, как минимум, в пятнадцать километров. Ленинский вопрос "что делать?" разрешился сам собой. Дорогу преградила весьма широкая река, так же напоминающая мифический ручей, как щенок французской болонки похож на разлапистого годовалого дога. Попытки обойти препятствие уперлись в устье реки, она впадала в Океан. В абсолютной темноте споро и умело была поставлена палатка, мгновенно вспыхнул костер. Вскоре я убедился - это был рекорд. Все попытки повторить это достижение в нормальных условиях походили на больного полиомиелитом, замахнувшегося на двадцатилетний эксрекорд в прыжках в длину Боба Бимона. Посовещавшись о пригодности воды из "мертвой" реки для питья, Штурман с Анархистом постановили: "Пить!" Высыпав полпачки марганцовки в чай, воспитанный на кипяченой воде из водопровода, я с ужасом смотрел на своих спутников. Понюхав воду из котелка, явно отдававшую мазутом, я твердо для себя решил, что в рот не возьму эту гадость. Открыто заявить о своем антиводном протесте я не решился, поэтому потихоньку выплескивал драгоценную влагу из кружки на песок.
Почти всю ночь моросил дождь, в двадцати шагах от палатки ревел прибой. Про океанский прибой не скажешь, как про морской: "Шорох прибоя", это настоящий рев. И этот рев не смолкает ни на минуту. То-то бывает в шторм!
Под утро возле палатки послышалось покашливание, и мужской голос произнес: "Здравствуйте". Откинув полог, мы увидели ноги в рыбацких сапогах, скользнув выше, взгляд задержался на кобуре с пистолетом и окончательно остановился на хмуром небритом лице аборигена. Мы уже привыкли, что аборигены как эльфы возникают на рассвете и пристают с дурацкими вопросами. На этот раз «эльф» оказался представителем рыбинспекции. Задав пару вопросов, инспектор все больше проникался мыслями, что мы, очевидно, не браконьеры. Окончательно сомневаться он перестал, увидев Светика, которая, заинтригованная происходящим, высунула взлохмаченную голову из палатки. Вид Светика лучше всяких слов говорил о наших чистых помыслах. Пожелав хорошего отдыха на Камчатке и озадаченно обернувшись пару раз на Светку, незнакомец удалился. Светка юркнула в палатку и мгновенно уснула. Вот так беспокойно прошла вторая ночь нашего похода. Часов в девять утра из палатки выполз Анархист и ушел бродить по пляжу. По-моему, это единственный случай, когда Анархист поднялся первым. Минут через тридцать после него выбрался и я. На юге виднелась сопка, первая сопка, увиденная мною на Камчатке. Тогда я еще не знал, что это Вилюйская сопка и в дальнейшем мы познакомимся с ней значительно ближе. Подошедший ко мне Анархист уверял, что полчаса назад он видел сразу несколько сопок и все сказочной красоты. Вот так, кто рано встает - тому бог подает. Обозрев окрестности, вновь затянувшиеся туманом, я справедливо решил, что самым романтичным в настоящий момент, будет умывание в Океане. Я забыл про свое пресловутое незаживающее колено и бодро потрусил к воде. Засучив штаны и войдя по щиколотку в холодную воду, я умылся и, даже, почистил зубы противной соленой водой. Это была одна ошибка - соленая вода во рту ужасно провоцировала на питье из "мертвой" реки. Вторая ошибка мгновенно последовала за первой. Я забыл, что нахожусь в Великом Тихом, а не в подмосковной Воре, чуть зазевался и меня накрыл девятый вал. Может, он был и не девятым, а третьим или пятым, но стоял я уже не с мокрым коленом, а по грудь. Выжимая воду из штанов, проклиная романтику и свое легкомыслие, я побрел в палатку.
Для Светика со Штурманом мое героическое деяние осталось незамеченным. Они по-прежнему спали, радостно разметавшись по ставшей вдруг просторной палатке. Поднялись девчушки только к часу дня. Светик, как байбак, готова заснуть в любой момент и спать хоть весь день. Поэтому, найдя в лице Штурмана неожиданного для меня союзника, в полной мере воспользовалась представившейся возможностью. За время их продолжительного сна мы с Анархистом пришли к единодушному выводу: "Так жить нельзя!" и выработали план нашей дальнейшей деятельности на все время похода. Потеряв день попусту, мы решили подняться завтра в пять утра и рвануть в авиакассы. Встав там насмерть, обзавестись, наконец, билетами в Ключи и Озерновский. Анархист пытался втиснуть сюда и поход в Коряки. Выложив все это на оперативном совещании перед заспанными дамами, мы не встретили никаких возражений. Чувствуя за собой вину, они были согласны на все. Прейдя к единому мнению, мы оживились, и стали бодро заниматься хозяйственными делами. Мы с Анархистом отправились за плавником для костра вдоль пресловутой речки и неожиданно увидели две скважины, пробитые на противоположной стороне реки. Ночью мы не дошли до них метров пятьсот. Ручеек оказался рекой. Несмотря на гнусные намеки Анархиста на мои все равно уже намокшие штаны, переходить реку вброд я отказался в принципе. Других желающих не было. Убедившись в нормальной жизнедеятельности моих спутников, скрипя сердцем, мне пришлось смириться с водой из "мертвой" речки, по которой местами проносились клочья желтой пены. Пообедав и наконец, испив чаю, я долго прислушивался к ощущениям в животе. Не найдя там ничего криминального, я повеселел, и вновь проникнувшись потерянной было романтикой, тихонько побрел вдоль полосы прибоя. Океан, это здорово! Напевая: "А я пройти еще смогу, соленый Тихий океан, и тундру, и тайгу...", я ощущал себя почти счастливым человеком. Уже за этим стоило ехать. Вот так и у всех романтиков - десять минут счастья на двадцать дней забот.
Вечером, среди тумана, открылись Коряки. Мы со Штурманом наперегонки кинулись фотографировать первые горы на Камчатке. Утром небо окончательно прояснилось и мы увидели горы во всей их красе. С открытыми ртами, восторженно взирали мы на чеканную цепь на фоне восходящего солнца. «Я сердце оставил в Корякских горах, теперь по равнине хожу бессердечный». Стоило! Стоило ехать, стоило мокнуть под дождем и отбиваться от комаров. Все это всего-навсего мелкая плата за удовольствия, а за удовольствия надо платить. Ура, впереди удовольствия!
РМЗС-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
Re: Камчатская песня
3
Вместе с ясным небом к нам вернулась и удача. Удача не бывает небольшой, она или есть, или ее нет. И теперь, компенсируя невзгоды, она буквально захлестывала нас. В карточной игре есть выражение "пошел фарт". Нам здорово фартило. Стоило нам появиться в авиакассе, как очередь, огромная и мохнатая как гусеница шелкопряда, расступилась. Билеты в Ключи и Озерновский лежали у меня в кармане уже через десять минут. Я любовно поглаживал вздувшийся на животе карман штормовки и не мог прийти в себя от изумления. Это же надо было нам появиться именно в тот момент, когда разом сломалась вся система "Сирена" и стала возможной продажа билетов только на местные линии. Желающих летать по Камчатке кроме нас не было. Через пять дней нас ждал полет к Ключевской сопке, а пока предстояло "погулять" в Коряках. "Погулять" - любимое выражение Штурмана с Анархистом. Они частенько произносили его, понимающе переглядываясь. Для нас со Светиком суть «прогулок» открылась несколько позже.
Изучив все имеющиеся у нас карты Камчатки, Штурман с Анархистом наметили целью прогулки перевал между Авачинской и Корякской сопками. Добираться туда надо было по дну сухой речки, а вот где ее искать, было неясно. Стоя на автобусной остановке, мы решали эту нелегкую задачу. Раздумья прервал, подошедший к нам с Анархистом абориген. Поздоровавшись, абориген поинтересовался, не на перевал ли мы идем. И без предисловия выложил нам, как до этой самой речки добраться. Полностью уверенный в том, что это знакомый Анархиста, я ждал очередной «схемки». Анархист искренне считал, что знакомый мой. Неожиданно возникнув, абориген неожиданно и исчез. «Схемки» он не оставил. Пытаясь воспроизвести советы в памяти, мы с Анархистом все же выяснили, что абориген нам обоим незнаком. Решив, что на безрыбье и рак рыба (то есть, незнакомый абориген), мы загрузились в указанный автобус и через два часа уже были на старте нашего первого маршрута. В пути удалось раскрыть инкогнито нашего аборигена. "Ищите женщину" - говорят французы, и я мысленно снимаю перед ними шляпу. Минутного общения Светика с молодым человеком в деревне хватило на то, чтобы он кинулся к нам в городе. А так как его сопровождали две дамы, абориген в целях конспирации выбрал для контакта нас с Анархистом.
Успешно раскрыв эту загадку, мы двигались в сторону гор по строящейся дороге. Следуя совету Светкиного товарища, свергнуть мы должны были у трубы теплоснабжения. Солнце клонилось к закату, позади шесть километров строящейся дороги, которая мало чем отличалась от бездорожья. Труба не появлялась.
Мы тащились по раскисшей после дождя дороге, сзади уныло хромал натерший ногу Анархист. Вновь тоска густым облаком сгустилась над головой. Масло в огонь подлил встреченный нами бульдозерист. Почесав затылок, он изрек: "Много до вас ушло по трассе. Никто не дошел до перевала. Все вернулись назад". Пришлось держать совет. Как оказалось, совещание - наше любимое занятие. Можно не есть, не пить, не спать, но совещание - это святое. Крепко в нас сидят атавизмы советской власти. Оперативный совет не внес ясности. Подобно героям крыловской басни, мы тянули наш обоз в разные стороны. Анархист, предъявив мозоли всем желающим на них посмотреть, предлагал вернуться к шоссе. Светик, видя впереди непролазную грязь и не желая пачкать импортную обувь, поддерживала Анархиста. Светик есть Светик. Штурман смолила одну сигарету за другой, многозначительно рассматривала карту и упорно скрывала свою точку зрения. Скептик, как и положено нормальному скептику, с сомнением отнесся к предложениям Анархиста и Светика. Я привык бережно относиться к результатам своего труда. Именно таким трудом я считал пройденные шесть километров по бездорожью. Кроме того, интуитивно тянуло вперед, в сторону леса и гор. В решающие минуты я частенько становлюсь хитрым и коварным. Защищая свое мнение, я перетянул на свою сторону Штурмана. Возникло шаткое равновесие. Не желая конфронтации, мы пошли на компромисс. Оставив рюкзаки на попечение больных и пижонов, "сотня юных бойцов из буденновских войск на разведку в поля поскакала". Преодолев так презираемую Светиком грязь, разведка оказалась в хвойном лесу с изумительными полянками. Доведя увиденное до сведения диссидентов и клятвенно пообещав, завтра отправиться на разведку назад к шоссе, мы вновь объединились. Палатку разбили в живописном месте. Тем временем Штурман отыскала неподалеку болотце. Уютно устроившись на полянке, каждый занялся своим любимым занятием. Анархист угрюмо рассматривал кровавые мозоли. Чистоплотный Светик заявила, что не может ходить с грязной головкой, и с помощью Штурмана приступила к купанию. Скептик, удовлетворенный таким исходом дела, потихоньку размешивал марганцовку в котелке с чаем. Подняла настроение и встреча с аборигенами, собиравшими ягоды. Узнав у местных, что сухая речка находится в пятнадцати минутах ходьбы, мы с облегчением улеглись спать. Слегка насторожило сообщение о медведях, косяками бродящих в этих местах. Отныне я спал, сжимая заряженную ракетницу в руках.
С утра стояла чудесная погода. Мы шли сквозь двухметровые заросли благоухающего шиповника. Пели птицы. В просветах между деревьями все отчетливее проступала красавица Коряка.
Тишину изредка нарушал крик Штурмана: "Саша, ты где?" Переобувшись в кроссовки, Анархист забыл о своих пресловутых мозолях. Вообразив себя газелью, он постоянно убегал вперед и скрывался в зарослях. Присутствие медведей заставляло быть настороже. Ракетница всегда была на взводе. Небольшую тень на эти райские кущи наводила все не появляющаяся "сухая" речка. Но через пару часов появилась и она. Дно реки было выложено из огромных валунов, справа и слева от него тянулись непроходимые заросли. Речушка мало походила на искомую, но вилась в нужном нам направлении. Это установила Штурман, в очередной раз сориентировавшись на местности. Идти по каменистому ложу было нетрудно. "Вот так и до перевала" - восторженно заметила Штурман. Мы бодро шагали по камням, кое-где очень похожим на брусчатку. Все это здорово напоминало кадры из старого мультфильма: "Мы в город изумрудный идем, дорогой трудной, идем дорогой трудной, дорогой непростой..." Элли конечно Светик, а мы ее верные спутники. Впрочем, идиллия скоро закончилась. Речушка заметалась, завиляла, все чаще ее перегораживали упавшие деревья. Припекало солнце, комары совсем озверели и "ермаки" за спиной становились все тяжелее. Самым неприятным было то, что речушка старательно оправдывала свое название "сухая", воды не было. Следов человека не встречалось тоже. Для меня это был достаточно сильным психологическим ударом: ни битых бутылок, ни кострищ. Может здесь и вообще не ходят? Зато мишки натоптали достаточно. Отпечатки их лап, попадавшиеся то там то здесь, не внушали уверенности. Я все время смотрел под ноги, маниакально пытаясь отыскать хоть одну ржавую банку. Вместо банки мне попалась небольшая лужа. Показал Анархисту, тот живо заинтересовался. Через минуту лужи уже не было. Встав на четвереньки, прихлебывая и причмокивая, Анархист со Штурманом мгновенно всосали в себя влагу. Я с отвращением наблюдал эту дикую сцену. Через час моя позиция полярно изменилась. Я готов был обсасывать камни, но воды на них не было. Тем временем речушка, порезвившись, подобралась к огромной сопке и низверглась оттуда большим сухим водопадом. Дороги вперед не было. Выбравшись из ущелья, мы сидели на краю обрыва и держали очередной совет. Точнее держали его Штурман и Анархист. Светик, привалившись к дереву, пыталась в очередной раз заснуть. Скептик мрачно отгонял комаров и прислушивался к возбужденным голосам бывалых туристов. Много лет зная Анархиста, я с недоверием относился к его решениям. Зато спокойной и рассудительной Машке я доверял полностью. Обложившись картами, компасом и сигаретами, Штурман тщательно проанализировала ситуацию и вынесла вердикт: "Коряка там, мы здесь, значит, двигаться сюда!" и указала направление пальцем. Анархист, по-видимому, был с чем-то не согласен. Он заглядывал в карту, стучал пальцем по компасу и возбужденно тащил Штурмана на вершину сопки разобраться. Светик мирно посапывала, не ведая сомнений. Поэтому в качестве третейского судьи на разборку был приглашен я. Анархист попросил Штурмана оказать Скептику Коряку на карте и втроем мы вскарабкались на вершину.
Сверху открывался потрясающий обзор.
Анархист с видом иллюзиониста, извлекающего из котелка кролика, ткнул пальцем в сторону огромной снежной горы и спросил меня: "Что это?" Других гор видно не было, поэтому, не рискуя особенно ошибиться, я решительно заявил, что это Корякская сопка. "Что и требовалось доказать!" - изрек Анархист и сообщил мне что, согласно Машкиной карте, она должна быть в противоположной стороне. Я посмотрел на Штурмана. Несколько обескураженная, она заявила что, по-видимому, это не Коряка. А Коряка находится в указанном ею направлении, но скрыта в тумане.
Я уже привык верить Штурману, но своим глазам верил еще больше. Мое доверие к штурманским качествам Штурмана катастрофически падало. Поняв, что спасение утопающих - дело рук самих утопающих, я принял участие во вновь засевшем совете. Спор разгорелся с новой силой. То, что наша "сухая" речка течет параллельно искомой, было ясно всем. То, что мы заблудились, тоже сомнений не вызывало. А вот дальнейший маршрут вызвал самые оживленные споры. Анархист считал, что самое короткое расстояние до цели - по прямой. И предлагал сквозь заросли шаломайника ломиться напрямую к заветной речке. В его плане я четко видел три слабых места. Во-первых, заросли шаломайника - не клеверное поле возле дачи. Во-вторых, ночевка без воды мало привлекала меня, да и остальных тоже. И в-третьих, не зная расстояние до цели мы просто могли не рассчитать свои силы.
Штурман предлагала двигаться по одному из притоков нашей речушки. Но и этот приток в любой момент мог упереться в гору.
Я считал, что двигаться надо в сторону Коряки. А затем траверсом выходить к перевалу. Вода в этом случае была гарантирована. Снежные языки спускались к самой земле. Расстояние до горы было легко определить. Единственный вопрос - что нас ждет на пути к Корякской сопке?
С трудом отговорив Анархиста от его опасной затеи, мы спустились вниз. Здесь нас уже ждала Светик. "Я немного поспала, а вы так громко шумели" - укоризненно произнесла она. Мы громко шумели! Решалась судьба похода, а возможно и ее жизни. Возмущенный такой инфантильностью, Анархист ядовито сообщил Светику итог нашего заседания. Теперь нас ждет или Машкин вариант, или вариант Скептика. Светик доверчиво посмотрела на Штурмана и изрекла: "Я больше верю в Машу". Но я-то уже больше верил в себя. Почувствовав на себе ответственность за судьбу экспедиции, я обратился к хорошо забытому красноречию. Не помню, какие слова я нашел, но уже через несколько минут летел во главе нашего небольшого отряда. Вообще, в походе инициатива наказуема. Наловил рыбы - разделывай ее сам, принял решение - выполняй. Ответственность за принятое решение добавила еще килограммов десять мне в рюкзак.
Мы двигались в сторону заветной горы небольшими ручьями. Идти было тяжело. То и дело попадались завалы. Приходилось становиться на четвереньки и протискиваться под упавшими деревьями. Оторвавшись от группы метров на пятьдесят, я ощущал себя истинным первопроходцем. Песок под ногами был истоптан лапами медведей, попадался и помет. Вновь и вновь, заворачивая за угол, я ожидал встречи с "хозяином". Смех-смехом, а рандеву было очень вероятным. Справа и слева высились стены каньона, а дорогу назад мне преградили бы основные силы нашего отряда. В руке я привычно сжимал ракетницу, готовый в любой момент стрелять вверх. Наконец, ручей иссяк. Мы выползли в какие-то заросли и рухнули в траву. Чуть отдышавшись, я заметил, что три пары глаз неотрывно смотрят на меня. "Что дальше?" – безмолвно вопрошали они. Проклиная свою инициативу, я с трудом поднялся и потрусил на разведку. Через полчаса я вернулся, и мы вновь зашагали вперед. Вечерело. Рюкзаки были мокрыми от пота, страшно хотелось пить. Комары налетали бесконечными эскадрильями, яростно атакуя лица и руки. В голове сформировалась мысль: "Что же едят комары, когда рядом нет бедного туриста?" Меланхолично отмахиваясь сорванными веточками, безразличные к красотам вокруг, мы продвигались, с трудом переставляя ноги. Светик, шедшая за мной, тихо произнесла: "Меня хватит еще минут на тридцать..." До Коряки, по моим расчетам, было ходьбы часа на два с гаком. Не считаться со словами Светика было нельзя. Мы уже усвоили - она весь день безропотно тащит рюкзак, не жалуясь и не ноя, а в решающий момент грустно сообщает, что сил больше нет. Уговоры бесполезны. Окрыленный полученной информацией, наш отряд брел в зарослях двухметровой травы. Минут за десять до назначенного Светиком срока, до сознания сквозь комариное гудение стал доходить посторонний звук. Наконец он сформировался - так мог реветь только водный поток. "Вода!" - сдавленно прохрипел я Светке. На меня из-под накомарника уставились испуганные глаза. "Я боюсь поверить, не поверю, пока не увижу ее" - простонала Светка. Слово "вода" она не произнесла, обойдясь местоимением. Раздвинув заросли, мы увидели быстрый горный поток. Пусть и желтого цвета, но все же это была вода. Подобно героям фильма Михалкова "Свой среди ЧУЖИХ, чужой среди своих", кидающимся навстречу вышедшему из леса герою Богатырева, мы, глупо смеясь, и что-то выкрикивая, бросились к воде. Понять нас может только человек, сам побывавший в таких условиях.
Каменюки и колючки
Так кусают наши ручки
И терзают ножки,
Скалы дыбятся как гвозди,
Как обглоданные кости
Где мясца ни крошки.
Но бежит ручей прохладный
Нашим ноженькам приятный...
Мы пили воду, ели воду и дышали водой. Состояние эйфории длилось минут двадцать.
За это время мы со Светиком искупались в мутном холодном потоке.
Запасливому Светику пригодился купальник, а мне он не понадобился вовсе.
Часов в десять на высоком каменистом берегу, мы разбили палатку и только
потом почувствовали как устали.
За день мы прошли километров двадцать пять, а, учитывая трудности маршрута,
их смело можно приравнять к сорока в обычных условиях. Всю ночь ревел
бурный поток. Каково же было удивление, когда утром я пошел умываться и
обнаружил вместо реки несколько высыхающих лужиц.
Я стоял, оцепенев от ужаса, как ребенок, у которого отняли любимую игрушку.
Ларчик открывался просто - днем в тридцатиградусную жару идет интенсивное
таяние ледников, к вечеру с гор несется широкий водный поток, а ночью снег не тает.
Вместе с ясным небом к нам вернулась и удача. Удача не бывает небольшой, она или есть, или ее нет. И теперь, компенсируя невзгоды, она буквально захлестывала нас. В карточной игре есть выражение "пошел фарт". Нам здорово фартило. Стоило нам появиться в авиакассе, как очередь, огромная и мохнатая как гусеница шелкопряда, расступилась. Билеты в Ключи и Озерновский лежали у меня в кармане уже через десять минут. Я любовно поглаживал вздувшийся на животе карман штормовки и не мог прийти в себя от изумления. Это же надо было нам появиться именно в тот момент, когда разом сломалась вся система "Сирена" и стала возможной продажа билетов только на местные линии. Желающих летать по Камчатке кроме нас не было. Через пять дней нас ждал полет к Ключевской сопке, а пока предстояло "погулять" в Коряках. "Погулять" - любимое выражение Штурмана с Анархистом. Они частенько произносили его, понимающе переглядываясь. Для нас со Светиком суть «прогулок» открылась несколько позже.
Изучив все имеющиеся у нас карты Камчатки, Штурман с Анархистом наметили целью прогулки перевал между Авачинской и Корякской сопками. Добираться туда надо было по дну сухой речки, а вот где ее искать, было неясно. Стоя на автобусной остановке, мы решали эту нелегкую задачу. Раздумья прервал, подошедший к нам с Анархистом абориген. Поздоровавшись, абориген поинтересовался, не на перевал ли мы идем. И без предисловия выложил нам, как до этой самой речки добраться. Полностью уверенный в том, что это знакомый Анархиста, я ждал очередной «схемки». Анархист искренне считал, что знакомый мой. Неожиданно возникнув, абориген неожиданно и исчез. «Схемки» он не оставил. Пытаясь воспроизвести советы в памяти, мы с Анархистом все же выяснили, что абориген нам обоим незнаком. Решив, что на безрыбье и рак рыба (то есть, незнакомый абориген), мы загрузились в указанный автобус и через два часа уже были на старте нашего первого маршрута. В пути удалось раскрыть инкогнито нашего аборигена. "Ищите женщину" - говорят французы, и я мысленно снимаю перед ними шляпу. Минутного общения Светика с молодым человеком в деревне хватило на то, чтобы он кинулся к нам в городе. А так как его сопровождали две дамы, абориген в целях конспирации выбрал для контакта нас с Анархистом.
Успешно раскрыв эту загадку, мы двигались в сторону гор по строящейся дороге. Следуя совету Светкиного товарища, свергнуть мы должны были у трубы теплоснабжения. Солнце клонилось к закату, позади шесть километров строящейся дороги, которая мало чем отличалась от бездорожья. Труба не появлялась.
Мы тащились по раскисшей после дождя дороге, сзади уныло хромал натерший ногу Анархист. Вновь тоска густым облаком сгустилась над головой. Масло в огонь подлил встреченный нами бульдозерист. Почесав затылок, он изрек: "Много до вас ушло по трассе. Никто не дошел до перевала. Все вернулись назад". Пришлось держать совет. Как оказалось, совещание - наше любимое занятие. Можно не есть, не пить, не спать, но совещание - это святое. Крепко в нас сидят атавизмы советской власти. Оперативный совет не внес ясности. Подобно героям крыловской басни, мы тянули наш обоз в разные стороны. Анархист, предъявив мозоли всем желающим на них посмотреть, предлагал вернуться к шоссе. Светик, видя впереди непролазную грязь и не желая пачкать импортную обувь, поддерживала Анархиста. Светик есть Светик. Штурман смолила одну сигарету за другой, многозначительно рассматривала карту и упорно скрывала свою точку зрения. Скептик, как и положено нормальному скептику, с сомнением отнесся к предложениям Анархиста и Светика. Я привык бережно относиться к результатам своего труда. Именно таким трудом я считал пройденные шесть километров по бездорожью. Кроме того, интуитивно тянуло вперед, в сторону леса и гор. В решающие минуты я частенько становлюсь хитрым и коварным. Защищая свое мнение, я перетянул на свою сторону Штурмана. Возникло шаткое равновесие. Не желая конфронтации, мы пошли на компромисс. Оставив рюкзаки на попечение больных и пижонов, "сотня юных бойцов из буденновских войск на разведку в поля поскакала". Преодолев так презираемую Светиком грязь, разведка оказалась в хвойном лесу с изумительными полянками. Доведя увиденное до сведения диссидентов и клятвенно пообещав, завтра отправиться на разведку назад к шоссе, мы вновь объединились. Палатку разбили в живописном месте. Тем временем Штурман отыскала неподалеку болотце. Уютно устроившись на полянке, каждый занялся своим любимым занятием. Анархист угрюмо рассматривал кровавые мозоли. Чистоплотный Светик заявила, что не может ходить с грязной головкой, и с помощью Штурмана приступила к купанию. Скептик, удовлетворенный таким исходом дела, потихоньку размешивал марганцовку в котелке с чаем. Подняла настроение и встреча с аборигенами, собиравшими ягоды. Узнав у местных, что сухая речка находится в пятнадцати минутах ходьбы, мы с облегчением улеглись спать. Слегка насторожило сообщение о медведях, косяками бродящих в этих местах. Отныне я спал, сжимая заряженную ракетницу в руках.
С утра стояла чудесная погода. Мы шли сквозь двухметровые заросли благоухающего шиповника. Пели птицы. В просветах между деревьями все отчетливее проступала красавица Коряка.
Тишину изредка нарушал крик Штурмана: "Саша, ты где?" Переобувшись в кроссовки, Анархист забыл о своих пресловутых мозолях. Вообразив себя газелью, он постоянно убегал вперед и скрывался в зарослях. Присутствие медведей заставляло быть настороже. Ракетница всегда была на взводе. Небольшую тень на эти райские кущи наводила все не появляющаяся "сухая" речка. Но через пару часов появилась и она. Дно реки было выложено из огромных валунов, справа и слева от него тянулись непроходимые заросли. Речушка мало походила на искомую, но вилась в нужном нам направлении. Это установила Штурман, в очередной раз сориентировавшись на местности. Идти по каменистому ложу было нетрудно. "Вот так и до перевала" - восторженно заметила Штурман. Мы бодро шагали по камням, кое-где очень похожим на брусчатку. Все это здорово напоминало кадры из старого мультфильма: "Мы в город изумрудный идем, дорогой трудной, идем дорогой трудной, дорогой непростой..." Элли конечно Светик, а мы ее верные спутники. Впрочем, идиллия скоро закончилась. Речушка заметалась, завиляла, все чаще ее перегораживали упавшие деревья. Припекало солнце, комары совсем озверели и "ермаки" за спиной становились все тяжелее. Самым неприятным было то, что речушка старательно оправдывала свое название "сухая", воды не было. Следов человека не встречалось тоже. Для меня это был достаточно сильным психологическим ударом: ни битых бутылок, ни кострищ. Может здесь и вообще не ходят? Зато мишки натоптали достаточно. Отпечатки их лап, попадавшиеся то там то здесь, не внушали уверенности. Я все время смотрел под ноги, маниакально пытаясь отыскать хоть одну ржавую банку. Вместо банки мне попалась небольшая лужа. Показал Анархисту, тот живо заинтересовался. Через минуту лужи уже не было. Встав на четвереньки, прихлебывая и причмокивая, Анархист со Штурманом мгновенно всосали в себя влагу. Я с отвращением наблюдал эту дикую сцену. Через час моя позиция полярно изменилась. Я готов был обсасывать камни, но воды на них не было. Тем временем речушка, порезвившись, подобралась к огромной сопке и низверглась оттуда большим сухим водопадом. Дороги вперед не было. Выбравшись из ущелья, мы сидели на краю обрыва и держали очередной совет. Точнее держали его Штурман и Анархист. Светик, привалившись к дереву, пыталась в очередной раз заснуть. Скептик мрачно отгонял комаров и прислушивался к возбужденным голосам бывалых туристов. Много лет зная Анархиста, я с недоверием относился к его решениям. Зато спокойной и рассудительной Машке я доверял полностью. Обложившись картами, компасом и сигаретами, Штурман тщательно проанализировала ситуацию и вынесла вердикт: "Коряка там, мы здесь, значит, двигаться сюда!" и указала направление пальцем. Анархист, по-видимому, был с чем-то не согласен. Он заглядывал в карту, стучал пальцем по компасу и возбужденно тащил Штурмана на вершину сопки разобраться. Светик мирно посапывала, не ведая сомнений. Поэтому в качестве третейского судьи на разборку был приглашен я. Анархист попросил Штурмана оказать Скептику Коряку на карте и втроем мы вскарабкались на вершину.
Сверху открывался потрясающий обзор.
Анархист с видом иллюзиониста, извлекающего из котелка кролика, ткнул пальцем в сторону огромной снежной горы и спросил меня: "Что это?" Других гор видно не было, поэтому, не рискуя особенно ошибиться, я решительно заявил, что это Корякская сопка. "Что и требовалось доказать!" - изрек Анархист и сообщил мне что, согласно Машкиной карте, она должна быть в противоположной стороне. Я посмотрел на Штурмана. Несколько обескураженная, она заявила что, по-видимому, это не Коряка. А Коряка находится в указанном ею направлении, но скрыта в тумане.
Я уже привык верить Штурману, но своим глазам верил еще больше. Мое доверие к штурманским качествам Штурмана катастрофически падало. Поняв, что спасение утопающих - дело рук самих утопающих, я принял участие во вновь засевшем совете. Спор разгорелся с новой силой. То, что наша "сухая" речка течет параллельно искомой, было ясно всем. То, что мы заблудились, тоже сомнений не вызывало. А вот дальнейший маршрут вызвал самые оживленные споры. Анархист считал, что самое короткое расстояние до цели - по прямой. И предлагал сквозь заросли шаломайника ломиться напрямую к заветной речке. В его плане я четко видел три слабых места. Во-первых, заросли шаломайника - не клеверное поле возле дачи. Во-вторых, ночевка без воды мало привлекала меня, да и остальных тоже. И в-третьих, не зная расстояние до цели мы просто могли не рассчитать свои силы.
Штурман предлагала двигаться по одному из притоков нашей речушки. Но и этот приток в любой момент мог упереться в гору.
Я считал, что двигаться надо в сторону Коряки. А затем траверсом выходить к перевалу. Вода в этом случае была гарантирована. Снежные языки спускались к самой земле. Расстояние до горы было легко определить. Единственный вопрос - что нас ждет на пути к Корякской сопке?
С трудом отговорив Анархиста от его опасной затеи, мы спустились вниз. Здесь нас уже ждала Светик. "Я немного поспала, а вы так громко шумели" - укоризненно произнесла она. Мы громко шумели! Решалась судьба похода, а возможно и ее жизни. Возмущенный такой инфантильностью, Анархист ядовито сообщил Светику итог нашего заседания. Теперь нас ждет или Машкин вариант, или вариант Скептика. Светик доверчиво посмотрела на Штурмана и изрекла: "Я больше верю в Машу". Но я-то уже больше верил в себя. Почувствовав на себе ответственность за судьбу экспедиции, я обратился к хорошо забытому красноречию. Не помню, какие слова я нашел, но уже через несколько минут летел во главе нашего небольшого отряда. Вообще, в походе инициатива наказуема. Наловил рыбы - разделывай ее сам, принял решение - выполняй. Ответственность за принятое решение добавила еще килограммов десять мне в рюкзак.
Мы двигались в сторону заветной горы небольшими ручьями. Идти было тяжело. То и дело попадались завалы. Приходилось становиться на четвереньки и протискиваться под упавшими деревьями. Оторвавшись от группы метров на пятьдесят, я ощущал себя истинным первопроходцем. Песок под ногами был истоптан лапами медведей, попадался и помет. Вновь и вновь, заворачивая за угол, я ожидал встречи с "хозяином". Смех-смехом, а рандеву было очень вероятным. Справа и слева высились стены каньона, а дорогу назад мне преградили бы основные силы нашего отряда. В руке я привычно сжимал ракетницу, готовый в любой момент стрелять вверх. Наконец, ручей иссяк. Мы выползли в какие-то заросли и рухнули в траву. Чуть отдышавшись, я заметил, что три пары глаз неотрывно смотрят на меня. "Что дальше?" – безмолвно вопрошали они. Проклиная свою инициативу, я с трудом поднялся и потрусил на разведку. Через полчаса я вернулся, и мы вновь зашагали вперед. Вечерело. Рюкзаки были мокрыми от пота, страшно хотелось пить. Комары налетали бесконечными эскадрильями, яростно атакуя лица и руки. В голове сформировалась мысль: "Что же едят комары, когда рядом нет бедного туриста?" Меланхолично отмахиваясь сорванными веточками, безразличные к красотам вокруг, мы продвигались, с трудом переставляя ноги. Светик, шедшая за мной, тихо произнесла: "Меня хватит еще минут на тридцать..." До Коряки, по моим расчетам, было ходьбы часа на два с гаком. Не считаться со словами Светика было нельзя. Мы уже усвоили - она весь день безропотно тащит рюкзак, не жалуясь и не ноя, а в решающий момент грустно сообщает, что сил больше нет. Уговоры бесполезны. Окрыленный полученной информацией, наш отряд брел в зарослях двухметровой травы. Минут за десять до назначенного Светиком срока, до сознания сквозь комариное гудение стал доходить посторонний звук. Наконец он сформировался - так мог реветь только водный поток. "Вода!" - сдавленно прохрипел я Светке. На меня из-под накомарника уставились испуганные глаза. "Я боюсь поверить, не поверю, пока не увижу ее" - простонала Светка. Слово "вода" она не произнесла, обойдясь местоимением. Раздвинув заросли, мы увидели быстрый горный поток. Пусть и желтого цвета, но все же это была вода. Подобно героям фильма Михалкова "Свой среди ЧУЖИХ, чужой среди своих", кидающимся навстречу вышедшему из леса герою Богатырева, мы, глупо смеясь, и что-то выкрикивая, бросились к воде. Понять нас может только человек, сам побывавший в таких условиях.
Каменюки и колючки
Так кусают наши ручки
И терзают ножки,
Скалы дыбятся как гвозди,
Как обглоданные кости
Где мясца ни крошки.
Но бежит ручей прохладный
Нашим ноженькам приятный...
Мы пили воду, ели воду и дышали водой. Состояние эйфории длилось минут двадцать.
За это время мы со Светиком искупались в мутном холодном потоке.
Запасливому Светику пригодился купальник, а мне он не понадобился вовсе.
Часов в десять на высоком каменистом берегу, мы разбили палатку и только
потом почувствовали как устали.
За день мы прошли километров двадцать пять, а, учитывая трудности маршрута,
их смело можно приравнять к сорока в обычных условиях. Всю ночь ревел
бурный поток. Каково же было удивление, когда утром я пошел умываться и
обнаружил вместо реки несколько высыхающих лужиц.
Я стоял, оцепенев от ужаса, как ребенок, у которого отняли любимую игрушку.
Ларчик открывался просто - днем в тридцатиградусную жару идет интенсивное
таяние ледников, к вечеру с гор несется широкий водный поток, а ночью снег не тает.
РМЗС-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
Re: Камчатская песня
Утром, решив реализовать план Скептика до конца, по руслу спасительницы, мы отправились в сторону Коряки. Вчерашние испытания не прошли бесследно. Несмотря на то, что двигались мы в сторону снега, Анархист бросался к каждому ручью и пил, очевидно, стараясь напиться впрок. К вечеру лицо его распухло, губы потрескались, а язык обложило. Излишества вредны. А пока я весело шагал по камням. Сбросив вечером, груз ответственности, я ощущал опьяняющее чувство свободы. Панорама открывалась просто сказочная. Летя на Камчатку, я настраивался на таежные чащи. Неожиданно оказавшись в горах, я просто заболел ими. Я бы так и скакал впереди, но меня слегка отрезвили слова Анархиста, что в походе ходят "по последнему" и нечего лететь сломя голову. А Штурман пообещала переложить часть груза из своих рюкзаков в мой. Пришлось присмиреть и вернуться в массы. Кстати, сам Анархист в нашем походе далеко не всегда придерживался этого принципа. Что делать, в своем глазу и бревно не всегда замечаешь. Достигнув склонов Коряки, мы отдали должное красотам и убедились, что здесь бывают не только туристы. Грязный снег ледников, словно гигантским карандашом, был исчеркан цепочками следов. Медведь, рысь, парнокопытные - кого только здесь не бывало.
С удовольствием, оставив на снегу и свои автографы, через заросли шаломайника мы двигались к перевалу.
В одной из рощиц шаломайника я наткнулся на небольшую поляну и пораженный замер. Поляна по форме напоминала идеальный круг диаметром метров восемь. Всю площадь круга занимал ковер из фиолетовых ирисов. Ирисы мне всегда нравились, но встречал я эти цветы только в торговых рядах Москвы и считал чисто садовым растением. А тут такое изобилие бесхозных цветов. Ощущение было такое: будто бы я наткнулся невзначай на интимную сцену и надо побыстрее убраться, никого случаем не потревожив. Пересечь поляну я не решился. Так и пробирался по длине окружности, цепляясь рюкзаком за назойливые ветви шаломайника. Фотографировать не стал. Даже это казалось мне святотатством.
Пробившись сквозь очередные тернии, мы со Светиком скатились в русло небольшого ручья. Вскоре подошла и Штурман. Анархист прорубался метрах в пятидесяти от нас. Подав пару раз голос, Анархист замолчал. Передохнув минут десять, наше трио отправилось искать Анархиста. Пройдя до устья ручья, выходившего на снежник, следов исчезнувшего не обнаружили. Хорошо знающая замашки Анархиста, по предыдущим путешествиям, Штурман заявила, что в походе один закон - встречаются там, где виделись в последний раз. А видела его Штурман именно в этом самом ручье. Просидев два часа среди комаров, я понял, что дождаться здесь Анархиста столь же реально, как увидеть Христа на 'берегу реки Иордан. Оставив Штурмана разводить костер, мы со Светиком отправились прочесывать окрестности. Годы тесного знакомства с Анархистом убедили меня, что с ним ничего случиться не может. Ругая про себя Анархиста, я готовился к ночевке под кустом. Палатка и топор остались у пропавшего. Следов Анархиста мы не нашли, зато, выйдя на снежник, обнаружили другие. На нем четко отпечатались лапы огромного медведя. Таких гигантских следов видеть еще не приводилось. Светик, напевавшая до этого что-то себе под нос, убежденно заявила: "Медведь сожрал Ляпина!" Это абсурдное заявление было сделано таким спокойным и уверенным тоном, что у меня по спине невольно побежали мурашки. Поисков мы не прекратили, но окрестный лес воспринимался уже иначе. За каждым кустом мерещился монстр, пожиравший зазевавшегося Анархиста. В конце концов, выбившись из сил, мы забрели на то злосчастное место, где в последний раз слышали голос павшего в неравной схватке с медведем. На горизонте виднелся холмик и Светик, тоскливо смотревшая вдаль, неожиданно вскочила и заявила, что там кто-то есть. И этот кто-то - в темных штанах, и потому никем иным, кроме Анархиста, быть не может. Как я ни силился, рассмотреть на холме ничего не смог. Светка перестала причитать и перешла к обсуждению нашего вечернего меню. Пришлось отбросить мысли о гигантском медведе-людоеде и искать пути к холму. Через час мы подошли ближе и ясно увидели большое красное пятно на вершине. Это Анархист, расстелив палатку, подавал сигнал бедствия. Как оказалось, Анархист не стал отдыхать на ручье, а продрался через заросли дальше. Когда понял, что остался один, то лезть обратно уже не было ни сил, ни желания. Перейдя реку, он залез на вершину холма, вошедшую в историю похода под названием "пипочка", и уселся там. Если бы не глазастая Светик, там бы он один и куковал. А мы куковали бы втроем, но под кустом. Сил ругать Анархиста не было. Их едва хватило на то, чтобы развести костер и установить палатку.
Ночью, сидя у догорающего костра, мы салютовали благополучному завершению дня. Зеленая ракета ушла в абсолютно черное небо. Каково же было удивление, когда очень далеко, справа и слева от нас взвились вверх красные стрелы. Мы не одни, нам отвечают! А далеко внизу, у горизонта змеилась цепочка огней. Это было шоссе, где двое суток назад мы вышли на старт. С уважением мы смотрели на пространство, разделявшее нас. Однако прилично отмахали.
Этой ночью мы спали абсолютно счастливыми. Следующий день врезался в память по минутам. Утром, стараясь двигаться по ледникам, мы преодолели две-три рощи шаломайника, и к часу дня выбрались на перевал. Рядом виднелась пресловутая "сухая" речка. Справа огромной ледяной шапкой нависала Авачинская сопка. То, что на ее вершину ведет маркированная тропа, мы знали еще в Москве. "Сбегаем наверх, прогуляемся!" - предложил Анархист. Пьяному море по колено, а мы, нанюхавшись романтики, были здорово навеселе. Проведенные трое суток в джунглях добавили нам самоуверенности, и подъем наверх воспринимался как прогулка на гору Железную в курортном парке Железноводска. У подножья Авачинской сопки раскинулся палаточный лагерь. Тут и там сновали плановые туристы, на которых мы поглядывали свысока. Чистенькие и гладенькие, они резко отличались от моих спутников. Встреченный нами инструктор сообщил, что подъем, и спуск на вершину занимают двенадцать часов. "Ну, это для "чайников" - посмеялись мы с Анархистом. Нам предстояло проделать все это за восемь. Время явно поджимало. Утром нас ожидали двадцать три километра до шоссе. А затем в аэропорт. Даешь Ключевскую сопку! Еще не поднявшись на Авачинскую, мы уже думали о Ключевской. Договорились - каждый сам рассчитывает свои силы. Не можешь дальше идти - спускайся вниз. Рюкзаки не давили на плечи, энергия била через край. Мы резво бросились по тропе вверх. Через пять минут нас ждало первое испытание. Вдоль тропы высились аккуратные столбики. На них были выбиты имена тех, кто не рассчитал свои силы при подъеме, тех, кому не повезло. Достаточно длинный список фамилий, слегка охладил наш с Анархистом пыл. "Давай не будем его увеличивать" - сказал я Анархисту, имея в виду список. Тот кивнул, и мы начали подъем. Штурман со Светиком задержались у обелисков подольше. Тщательно переварив информацию и внимательно рассмотрев тропку, уходившую через скалы вверх, женщины предоставили нам одним разбираться с вулканом. Есть все же рациональное зерно в женской логике. "Глупцы, героев строя, бросаются вперед, нормальные герои всегда наоборот". Но это я понял спустя несколько часов. А пока мы весело карабкались вверх, я впереди, а Анархист метрах в сорока подо мной. Привалов мы не делали и через три часа были уже достаточно высоко. Иногда попадались группы плановиков, бредущие вниз. Все они были почему-то в рыбацких сапогах, что изрядно забавляло нас. Начав подъем в четырнадцать часов, нам обязательно надо было подняться до девятнадцати. Иначе темнота могла застигнуть на горе, а мы договорились список на обелиске не увеличивать. Часов в пять погода начала портиться. Жара сменилась пронизывающим ветром, набежали свинцовые тучи. Весьма умеренное двухразовое питание и нагрузки в последние дни дали себя знать очень скоро. Мы двигались, с трудом переставляя ноги. Хотелось одновременно пить, есть и лежать. Сильный ветер сменился очень сильным и норовил оторвать от скалы. Я все чаще посматривал вниз на Анархиста с тайной надеждой - не повернет ли он назад. Наверное, с теми же мыслями он смотрел на меня. Вверх гнало самолюбие: считалось, что я более спортивный, чем Анархист. Проходя места плановых стоянок с грудами пустых банок и бутылок, я сглатывал слюну и старался не смотреть по сторонам. Голод нарастал с каждой минутой. Скоро он уже мчался как курьерский поезд. С состраданием я вспоминал сумасшедшего немца из "Альпийской баллады", горестно кричавшего: "Брот, брот!" Скоро и я буду носиться по склонам Авачи с воплями: "Хлеба, хлеба!" Но Господь не мог оставить свою паству без помощи. Вскоре под ногами что-то мелькнуло, и я с восторгом извлек из песка четвертинку печенья. Маленький кусочек, брошенный сытым туристом. С восторгом я смотрел на него. Как величайший деликатес, смаковал я подарок судьбы. Воспользовавшись жирным пластмассовым стаканом, поднятым возле тропы, я запил лакомство талой водой. Брезгливым лицам не место в горах. Подкрепившись, таким образом, я подошел к последней фазе подъема. Вверх вел осыпавшийся конус вулкана. Угол подъема составлял градусов шестьдесят. Ноги вязли в осыпи, и я то и дело съезжал вниз. Очень сильный ветер превратился в шквальный. Стуча зубами от холода, с тоской я смотрел на далекую фигурку Анархиста. Ему, бедняге, тоже не сладко. Силы были на исходе, снова хотелось есть. Я брел, ставя ноги елочкой, с закрытыми глазами. Мысли были заняты исключительно едой. Я с умилением вспоминал домашние котлетки, булочки и нормативские бутерброды. Все это было так далеко, что походило на сон.
Одновременно я считал шаги. Досчитав до пятидесяти, я останавливался, и отдыхал пару минут. Потом остановки стали через сорок шагов, тридцать и наконец, десять. Во время привалов, я уже не мог стоять, а ложился, забывшись от ветра в узкую расщелину. Позже оказалось, что этим я здорово вводил в заблуждение Анархиста. Он постоянно держал меня в поле зрения, но иногда я пропадал на совершенно голом склоне. И судьба моя становилась для него неясной. Естественно, это не добавляло ему сил.
Под самой вершиной я заметил троих туристов. Они деловито спускались по длинным тросам. Сделав безразличный вид, я с трудом поднялся на слабых ногах и пошел им навстречу. Обдав меня брызгами веселья, они пронеслись вниз. Я долго с завистью смотрел им вслед. Канаты все еще свисали с вершины. Воровато оглянувшись по сторонам, я схватился за веревку.
Хозяев не было видно и, через пару минут я заполз на вершину. Никакого восторга я не испытал. На эмоции сил уже не осталось. Деловито плюнув в кратер и подобрав несколько кусочков лавы в качестве сувениров, я заспешил вниз.
Ветер пронизывал насквозь, и дольше находиться на вершине было невозможно. Ровно в девятнадцать часов начал спуск. Метрах в пятидесяти от вершины я встретил Анархиста. Его одинокая фигура притулилась на большом камне и безучастно смотрела вверх. Казалось, силы полностью оставили его. Метрах в трех от камня на снегу лежала палка. "Возьми ее, будет легче" - процедил я. Внятно говорить я уже не мог. "А я не могу" - равнодушно сообщил Анархист. Ответ настолько обескуражил меня, что я просто растерялся. Честно говоря, в этот момент я не верил, что Анархист все же доберется до вершины. Что я мог сделать для него? Только пристрелить, как загнанную лошадь или принести палку. Я выбрал второе. Ожидать от меня, что я останусь возле Анархиста пока он не найдет силы для дальнейшего подъема, было слишком жестоко. Ждать его я стал, только спустившись с конуса. Там ветер был не столь силен. К моему удивлению, Анархист появился довольно скоро. Он вихрем пролетел мимо меня и помчался вниз. Глаза Анархиста полыхали безумием, я тоже спешил, темнота уже сгущалась, но до Анархиста мне было далеко. Оставаться одному на горе мне велось меньше всего, поэтому из последних сил я бежал за ним. В том, что спуск занял всего три часа, несомненная заслуга Анархиста.
Все, мы внизу. В расчетные десять вечера мы внизу. Программа выполнена полностью. Но какой ценой? Пошатываясь, мы брели в сторону кустов, где спрятали рюкзаки. Говорить не хотелось. Пить и есть тоже. Позже Анархист признался, что дойти до вершины ему помогла конфетка, которую он подобрал возле тропы. Подножий корм - великое дело.
Очевидно, недостаток кислорода на вершине вулкана сыграл с нами злую шутку. В мозгах что-то замкнуло. У подножия сопки Скептик подобрал двухметровое бревно, и с трудом вскинув на плечо поволок прочь. «Это мы куда?» - вяло поинтересовался Анархист. Мне казалось, что от того, донесу ли я эту дубину до места стоянки или нет зависит судьба экспедиции. «Это наши дрова» - объяснил я непонятливому Анархисту. «А зачем?» - вновь пристал победитель Авачинской сопки. «Костер жечь!» - продолжал я ликбез. «В лесу много других дров» - настаивал ленивый Анархист. Может в лесу и водились другие дрова, но в моей дубине в данный момент сконцентрировался весь смысл жизни. Я молчал и с муравьиным упорством продолжал тащить свое тяжелое бревно. Наверное, во мне проснулся какой-то архаичный фанатизм, потому что Анархист перестал причитать, а схватил небольшой сук и, засунув его под мышку, зашагал рядом.
Окончательно стемнело. В темноте все кошки серы, а кусты тем более. Нужного места найти мы никак не могли. Анархист тащил меня дальше. Я считал, что мы его уже прошли и надо вернуться. Споры прервал огонек, маленькой звездочкой мерцавший в лесу. Заметить его было возможно только с одной стороны, с трех других - заслоняли заросли. Это был костер. Девчонки разожгли костер! Палатка уже стояла рядом, а над огнем дымились котелки с едой. Мы подошли и молча, встали рядом. Говорить не было необходимости. Наш вид говорил лучше всяких слов. Штурман со Светиком захлопотали вокруг нас. Я бесконечно благодарен им за этот костер. Думаю, что Анархист не меньше. Он все время лепетал что-то про малый язычок, который у него высох и кряхтя вливал в себя бульон. Я даже засомневался: уж не тронулся ли он часом? Впрочем, это было не мудрено.
А утром мы уже шагали обратно. Иногда мимо проезжали машины, поднимая тучи пыли. В очередной раз, откашлявшись и протерев глаза рукой, Штурман подвела итог: «А все-таки здорово, что мы заблудились!».
С удовольствием, оставив на снегу и свои автографы, через заросли шаломайника мы двигались к перевалу.
В одной из рощиц шаломайника я наткнулся на небольшую поляну и пораженный замер. Поляна по форме напоминала идеальный круг диаметром метров восемь. Всю площадь круга занимал ковер из фиолетовых ирисов. Ирисы мне всегда нравились, но встречал я эти цветы только в торговых рядах Москвы и считал чисто садовым растением. А тут такое изобилие бесхозных цветов. Ощущение было такое: будто бы я наткнулся невзначай на интимную сцену и надо побыстрее убраться, никого случаем не потревожив. Пересечь поляну я не решился. Так и пробирался по длине окружности, цепляясь рюкзаком за назойливые ветви шаломайника. Фотографировать не стал. Даже это казалось мне святотатством.
Пробившись сквозь очередные тернии, мы со Светиком скатились в русло небольшого ручья. Вскоре подошла и Штурман. Анархист прорубался метрах в пятидесяти от нас. Подав пару раз голос, Анархист замолчал. Передохнув минут десять, наше трио отправилось искать Анархиста. Пройдя до устья ручья, выходившего на снежник, следов исчезнувшего не обнаружили. Хорошо знающая замашки Анархиста, по предыдущим путешествиям, Штурман заявила, что в походе один закон - встречаются там, где виделись в последний раз. А видела его Штурман именно в этом самом ручье. Просидев два часа среди комаров, я понял, что дождаться здесь Анархиста столь же реально, как увидеть Христа на 'берегу реки Иордан. Оставив Штурмана разводить костер, мы со Светиком отправились прочесывать окрестности. Годы тесного знакомства с Анархистом убедили меня, что с ним ничего случиться не может. Ругая про себя Анархиста, я готовился к ночевке под кустом. Палатка и топор остались у пропавшего. Следов Анархиста мы не нашли, зато, выйдя на снежник, обнаружили другие. На нем четко отпечатались лапы огромного медведя. Таких гигантских следов видеть еще не приводилось. Светик, напевавшая до этого что-то себе под нос, убежденно заявила: "Медведь сожрал Ляпина!" Это абсурдное заявление было сделано таким спокойным и уверенным тоном, что у меня по спине невольно побежали мурашки. Поисков мы не прекратили, но окрестный лес воспринимался уже иначе. За каждым кустом мерещился монстр, пожиравший зазевавшегося Анархиста. В конце концов, выбившись из сил, мы забрели на то злосчастное место, где в последний раз слышали голос павшего в неравной схватке с медведем. На горизонте виднелся холмик и Светик, тоскливо смотревшая вдаль, неожиданно вскочила и заявила, что там кто-то есть. И этот кто-то - в темных штанах, и потому никем иным, кроме Анархиста, быть не может. Как я ни силился, рассмотреть на холме ничего не смог. Светка перестала причитать и перешла к обсуждению нашего вечернего меню. Пришлось отбросить мысли о гигантском медведе-людоеде и искать пути к холму. Через час мы подошли ближе и ясно увидели большое красное пятно на вершине. Это Анархист, расстелив палатку, подавал сигнал бедствия. Как оказалось, Анархист не стал отдыхать на ручье, а продрался через заросли дальше. Когда понял, что остался один, то лезть обратно уже не было ни сил, ни желания. Перейдя реку, он залез на вершину холма, вошедшую в историю похода под названием "пипочка", и уселся там. Если бы не глазастая Светик, там бы он один и куковал. А мы куковали бы втроем, но под кустом. Сил ругать Анархиста не было. Их едва хватило на то, чтобы развести костер и установить палатку.
Ночью, сидя у догорающего костра, мы салютовали благополучному завершению дня. Зеленая ракета ушла в абсолютно черное небо. Каково же было удивление, когда очень далеко, справа и слева от нас взвились вверх красные стрелы. Мы не одни, нам отвечают! А далеко внизу, у горизонта змеилась цепочка огней. Это было шоссе, где двое суток назад мы вышли на старт. С уважением мы смотрели на пространство, разделявшее нас. Однако прилично отмахали.
Этой ночью мы спали абсолютно счастливыми. Следующий день врезался в память по минутам. Утром, стараясь двигаться по ледникам, мы преодолели две-три рощи шаломайника, и к часу дня выбрались на перевал. Рядом виднелась пресловутая "сухая" речка. Справа огромной ледяной шапкой нависала Авачинская сопка. То, что на ее вершину ведет маркированная тропа, мы знали еще в Москве. "Сбегаем наверх, прогуляемся!" - предложил Анархист. Пьяному море по колено, а мы, нанюхавшись романтики, были здорово навеселе. Проведенные трое суток в джунглях добавили нам самоуверенности, и подъем наверх воспринимался как прогулка на гору Железную в курортном парке Железноводска. У подножья Авачинской сопки раскинулся палаточный лагерь. Тут и там сновали плановые туристы, на которых мы поглядывали свысока. Чистенькие и гладенькие, они резко отличались от моих спутников. Встреченный нами инструктор сообщил, что подъем, и спуск на вершину занимают двенадцать часов. "Ну, это для "чайников" - посмеялись мы с Анархистом. Нам предстояло проделать все это за восемь. Время явно поджимало. Утром нас ожидали двадцать три километра до шоссе. А затем в аэропорт. Даешь Ключевскую сопку! Еще не поднявшись на Авачинскую, мы уже думали о Ключевской. Договорились - каждый сам рассчитывает свои силы. Не можешь дальше идти - спускайся вниз. Рюкзаки не давили на плечи, энергия била через край. Мы резво бросились по тропе вверх. Через пять минут нас ждало первое испытание. Вдоль тропы высились аккуратные столбики. На них были выбиты имена тех, кто не рассчитал свои силы при подъеме, тех, кому не повезло. Достаточно длинный список фамилий, слегка охладил наш с Анархистом пыл. "Давай не будем его увеличивать" - сказал я Анархисту, имея в виду список. Тот кивнул, и мы начали подъем. Штурман со Светиком задержались у обелисков подольше. Тщательно переварив информацию и внимательно рассмотрев тропку, уходившую через скалы вверх, женщины предоставили нам одним разбираться с вулканом. Есть все же рациональное зерно в женской логике. "Глупцы, героев строя, бросаются вперед, нормальные герои всегда наоборот". Но это я понял спустя несколько часов. А пока мы весело карабкались вверх, я впереди, а Анархист метрах в сорока подо мной. Привалов мы не делали и через три часа были уже достаточно высоко. Иногда попадались группы плановиков, бредущие вниз. Все они были почему-то в рыбацких сапогах, что изрядно забавляло нас. Начав подъем в четырнадцать часов, нам обязательно надо было подняться до девятнадцати. Иначе темнота могла застигнуть на горе, а мы договорились список на обелиске не увеличивать. Часов в пять погода начала портиться. Жара сменилась пронизывающим ветром, набежали свинцовые тучи. Весьма умеренное двухразовое питание и нагрузки в последние дни дали себя знать очень скоро. Мы двигались, с трудом переставляя ноги. Хотелось одновременно пить, есть и лежать. Сильный ветер сменился очень сильным и норовил оторвать от скалы. Я все чаще посматривал вниз на Анархиста с тайной надеждой - не повернет ли он назад. Наверное, с теми же мыслями он смотрел на меня. Вверх гнало самолюбие: считалось, что я более спортивный, чем Анархист. Проходя места плановых стоянок с грудами пустых банок и бутылок, я сглатывал слюну и старался не смотреть по сторонам. Голод нарастал с каждой минутой. Скоро он уже мчался как курьерский поезд. С состраданием я вспоминал сумасшедшего немца из "Альпийской баллады", горестно кричавшего: "Брот, брот!" Скоро и я буду носиться по склонам Авачи с воплями: "Хлеба, хлеба!" Но Господь не мог оставить свою паству без помощи. Вскоре под ногами что-то мелькнуло, и я с восторгом извлек из песка четвертинку печенья. Маленький кусочек, брошенный сытым туристом. С восторгом я смотрел на него. Как величайший деликатес, смаковал я подарок судьбы. Воспользовавшись жирным пластмассовым стаканом, поднятым возле тропы, я запил лакомство талой водой. Брезгливым лицам не место в горах. Подкрепившись, таким образом, я подошел к последней фазе подъема. Вверх вел осыпавшийся конус вулкана. Угол подъема составлял градусов шестьдесят. Ноги вязли в осыпи, и я то и дело съезжал вниз. Очень сильный ветер превратился в шквальный. Стуча зубами от холода, с тоской я смотрел на далекую фигурку Анархиста. Ему, бедняге, тоже не сладко. Силы были на исходе, снова хотелось есть. Я брел, ставя ноги елочкой, с закрытыми глазами. Мысли были заняты исключительно едой. Я с умилением вспоминал домашние котлетки, булочки и нормативские бутерброды. Все это было так далеко, что походило на сон.
Одновременно я считал шаги. Досчитав до пятидесяти, я останавливался, и отдыхал пару минут. Потом остановки стали через сорок шагов, тридцать и наконец, десять. Во время привалов, я уже не мог стоять, а ложился, забывшись от ветра в узкую расщелину. Позже оказалось, что этим я здорово вводил в заблуждение Анархиста. Он постоянно держал меня в поле зрения, но иногда я пропадал на совершенно голом склоне. И судьба моя становилась для него неясной. Естественно, это не добавляло ему сил.
Под самой вершиной я заметил троих туристов. Они деловито спускались по длинным тросам. Сделав безразличный вид, я с трудом поднялся на слабых ногах и пошел им навстречу. Обдав меня брызгами веселья, они пронеслись вниз. Я долго с завистью смотрел им вслед. Канаты все еще свисали с вершины. Воровато оглянувшись по сторонам, я схватился за веревку.
Хозяев не было видно и, через пару минут я заполз на вершину. Никакого восторга я не испытал. На эмоции сил уже не осталось. Деловито плюнув в кратер и подобрав несколько кусочков лавы в качестве сувениров, я заспешил вниз.
Ветер пронизывал насквозь, и дольше находиться на вершине было невозможно. Ровно в девятнадцать часов начал спуск. Метрах в пятидесяти от вершины я встретил Анархиста. Его одинокая фигура притулилась на большом камне и безучастно смотрела вверх. Казалось, силы полностью оставили его. Метрах в трех от камня на снегу лежала палка. "Возьми ее, будет легче" - процедил я. Внятно говорить я уже не мог. "А я не могу" - равнодушно сообщил Анархист. Ответ настолько обескуражил меня, что я просто растерялся. Честно говоря, в этот момент я не верил, что Анархист все же доберется до вершины. Что я мог сделать для него? Только пристрелить, как загнанную лошадь или принести палку. Я выбрал второе. Ожидать от меня, что я останусь возле Анархиста пока он не найдет силы для дальнейшего подъема, было слишком жестоко. Ждать его я стал, только спустившись с конуса. Там ветер был не столь силен. К моему удивлению, Анархист появился довольно скоро. Он вихрем пролетел мимо меня и помчался вниз. Глаза Анархиста полыхали безумием, я тоже спешил, темнота уже сгущалась, но до Анархиста мне было далеко. Оставаться одному на горе мне велось меньше всего, поэтому из последних сил я бежал за ним. В том, что спуск занял всего три часа, несомненная заслуга Анархиста.
Все, мы внизу. В расчетные десять вечера мы внизу. Программа выполнена полностью. Но какой ценой? Пошатываясь, мы брели в сторону кустов, где спрятали рюкзаки. Говорить не хотелось. Пить и есть тоже. Позже Анархист признался, что дойти до вершины ему помогла конфетка, которую он подобрал возле тропы. Подножий корм - великое дело.
Очевидно, недостаток кислорода на вершине вулкана сыграл с нами злую шутку. В мозгах что-то замкнуло. У подножия сопки Скептик подобрал двухметровое бревно, и с трудом вскинув на плечо поволок прочь. «Это мы куда?» - вяло поинтересовался Анархист. Мне казалось, что от того, донесу ли я эту дубину до места стоянки или нет зависит судьба экспедиции. «Это наши дрова» - объяснил я непонятливому Анархисту. «А зачем?» - вновь пристал победитель Авачинской сопки. «Костер жечь!» - продолжал я ликбез. «В лесу много других дров» - настаивал ленивый Анархист. Может в лесу и водились другие дрова, но в моей дубине в данный момент сконцентрировался весь смысл жизни. Я молчал и с муравьиным упорством продолжал тащить свое тяжелое бревно. Наверное, во мне проснулся какой-то архаичный фанатизм, потому что Анархист перестал причитать, а схватил небольшой сук и, засунув его под мышку, зашагал рядом.
Окончательно стемнело. В темноте все кошки серы, а кусты тем более. Нужного места найти мы никак не могли. Анархист тащил меня дальше. Я считал, что мы его уже прошли и надо вернуться. Споры прервал огонек, маленькой звездочкой мерцавший в лесу. Заметить его было возможно только с одной стороны, с трех других - заслоняли заросли. Это был костер. Девчонки разожгли костер! Палатка уже стояла рядом, а над огнем дымились котелки с едой. Мы подошли и молча, встали рядом. Говорить не было необходимости. Наш вид говорил лучше всяких слов. Штурман со Светиком захлопотали вокруг нас. Я бесконечно благодарен им за этот костер. Думаю, что Анархист не меньше. Он все время лепетал что-то про малый язычок, который у него высох и кряхтя вливал в себя бульон. Я даже засомневался: уж не тронулся ли он часом? Впрочем, это было не мудрено.
А утром мы уже шагали обратно. Иногда мимо проезжали машины, поднимая тучи пыли. В очередной раз, откашлявшись и протерев глаза рукой, Штурман подвела итог: «А все-таки здорово, что мы заблудились!».
РМЗС-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
Re: Камчатская песня
4
Отлет в Ключи запомнился сплошным бардаком при регистрации билетов. Огромная бурлящая толпа окружала стойку регистрации. Меня, как самого смышленого, отправили оформлять билеты. Увидев море людей, я впал в ступор. По моим расчетам "Як" мог увезти человек тридцать, а здесь было около ста. "Вы все в Ключи?" - пролепетал я. "Все!" - радостно отозвалась толпа. Она стояла плотной грозной массой, обволакивающей окошко регистрации. Разрушить этот монолит мне было явно не под силу. Шум перекрыл визгливый голос из окошка: "Кто еще на регистрацию билетов?" Толпа молчала. Я возбужденно запрыгал вокруг нее, размахивая веером билетов. Попытки привлечь внимание грозной тетки были тщетны. Сосед справа посоветовал: "Передай по рукам". Сунув драгоценные билеты в чьи-то потные ладони, я принялся ждать, беспомощно озираясь по сторонам. Воображение рисовало самое страшное. В тот момент, когда я совсем потерял надежду увидеть билеты, мятый комок шлепнулся передо мной. Ура! это были наши проштампованные билеты. С радостным криком я бросился к товарищам. От окошка послышался новый вопль: "Щеглов, Лапин! Есть такие?" С криком "есть", я помчался назад. "Какой вес вашего багажа?" Огорошенный таким вопросом, я, онемев, застыл. "Ну, быстро!" - продолжал орать голос. Выдавив из себя: "А я откуда знаю?" услышал в ответ: "Иди взвесь где-нибудь!" Где в этом бардаке можно взвесить четыре станковых рюкзака, я не представлял. Пытаясь на ходу вспомнить допустимый вес багажа в "Яке", я заорал: "По пятнадцать килограмм каждому". Визгливая тетка сразу заткнулась.
Зато полет прошел прекрасно. Анархист всю дорогу развлекался, заигрывая с девчушкой. У девушки на коленях сидела большая ручная крыса. Я так и не понял, что же его больше интересовал, девушка или крыса. Я себе позволить подобного не мог. Мое лицо не вызывало у женщин большого желания общаться. Девятидневная щетина, облезший нос и красное, словно вареное, лицо заранее пресекали возможные контакты. Картину довершали белые полоски морщин, лучами расходившиеся от глаз. Я и сам с ужасом смотрел на себя в зеркало: не то урка, не то индеец, вышедший на тропу войны.
Анархист оказался пижоном. Это его роднило со Светиком. Он побрился и постоянно носил цветастую кепочку. Ни дать, ни взять - дачник, едущий за рассадой.
Штурман посматривал в окно, периодически сверяясь с картой, лежащей на коленях. А что делала Светик, и так ясно. Она, как обычно, спала.
Сон у Светки, как поздний ребенок. Она в нем души не чает. Такой сони я еще не встречал. Каждый вечер, едва начинало темнеть, Светик произносила ставшую знаменитой фразу: "Тигры хотят баиньки!" и уползала в палатку. Кстати, укладывание на ночь превратилось у нас в своеобразный ритуал, и мы его старались не нарушать. Первой всегда заползала Светик, мы традиционно продолжали сидеть у костра. Он горел до тех пор, пока не кончались дрова. Все это время мы пили чай. Густой горький чай, особой штурмановской заварки. Количество выпитого достигало шести кружек на брата. Когда догорала последняя головешка, в палатку отправлялся Скептик. Я сдвигал лежавшую поперек палатки Светку и укладывался у стенки. Затем появлялась Штурман. Пошуршав полиэтиленом, она замирала напротив. Последним в палатку пробирался Анархист. Бормоча что-то под нос и комментируя вслух каждое свое действие, он долго втискивался в узкую щель между мной и Светиком. Наконец, все затихало. Даже при желании нарушить такой порядок было очень сложно. Лечь раньше Светика - просто невозможно, а укладываться, одновременно двоим страшно неудобно.
После благополучной посадки в Ключах, мы забросили вещи в старенький ГАЗик и через несколько минут подъехали к какому-то забору. У забора же и провели очередную оперативку. Она затянулась, и скоро на аэродроме никого, кроме нас, не было. Единственный автобус уже ушел. Оставив рюкзаки в камере хранения, мы зашагали в город. Камера хранения, аэропорт, город - все это слишком сильно сказано. Аэропорт - маленький участок земли, напоминающий загон для скота. Рядом - одноэтажный деревянный сарайчик. Камера хранения - одна из трех комнатушек в этом сарае. А город - небольшой поселок, где нет ни одной асфальтированной улицы, два двухэтажных дома, зато океан пыли. Поселок раскинулся на берегу широкой реки Камчатки. Сердцем его является леспромхоз. Но это мы узнали позже, пока бродили по улочкам в поисках Дома культуры, где, по слухам, находилась единственная авиакасса в городе. Имея печальный опыт, первым делом, мы нанесли визит туда. По дороге встречались мрачные мужики в спецовках, а женщины, все как одна, были почему-то на шпильках. Они грациозно обходили рытвины и ухабы, и даже пыль, которой здесь было пропитано все, не оседала на их светлых платьицах. Когда надумаю жениться - поеду в Ключи.
В отличие от метрополии, очередей в кассе Ключей не было. Не было и билетов. Потеряв всякий интерес к местным красотам, которые к тому же были скрыты от нас дымкой, мы представляли собой весьма убогое зрелище. Так как инициатива поездки в Ключи принадлежала Анархисту, мы периодически очень недоброжелательно посматривали в его сторону. Вечером, разбившись на пары, мы бесцельно шатались по поселку. Опять выручили женщины. Невесть откуда они отыскали пьяненкого дяденьку на ГАЗике. Тот оказался в прошлом туристом, а потому проникся симпатией к нашей растерянной группе. Кончилось все тем, что через полчаса с подачи разговорчивого дядьки мы уже сидели на катере, который вез нас на другой берег Камчатки. Дядька быстро убедил нас не бродить потерянно вокруг Ключевской сопки, а целенаправленно подняться на вулкан Харченский. Вид с него, по словам дядечки, был просто потрясающим.
Переправившись через Камчатку, мы расположились на топком песчаном берегу. В первые же минуты пребывания здесь я познакомился с мошкой. Мы уже успели привыкнуть к нашим маленьким спутникам - комарам. Новая знакомая сразу вызвала резкое неприятие. Мошка, по виду, очень напоминает небольшую божью коровку. Но сходство оказалось чисто внешним. По своей сути мошка походит на божью тварь так же, как кровожадная пиранья, напоминает безобидного карася. Мошка совершенно не боялась дыма, укус ее был очень болезненным, и след от него оставался очень долго. А самое главное, мошка кусала не там, где сядет, а подло проникала в самые интимные места, вонзаясь маленьким кинжалом в живот, спину, грудь. Начиная с этой минуты накомарников мы больше не снимали. У Светика с Анархистом были напчельники, Штурман ходила в накомарнике из мелкой сетки, а Скептик - в огромном колпаке, сшитом из двух слоев марли.
Видел я в нем с трудом, но снимать не давал инстинкт самосохранения.
Рано утром мы проснулись от частого стука капель по крыше. "Дождь" -уныло произнес я. Но Штурман поспешила внести ясность: "Это не дождь - мошка". "Господи, значит, это стаи голодных тварей рвутся сюда" - молнией мелькнуло в сознании. Вылезали из палатки мы с видом народовольцев, идущих на казнь. Зато вид, открывшийся от реки, был превосходный. Над поселком, как огромные гребни волн, нависали три снежные вершины: Ключевская, Безымянная и Толбачик. Анархист носился по пляжу, разгоняя мошку и комаров. При этом он выкрикивал: "Ради этого стоило ехать!" "Стоило, стоило..." - поддакивали ему Штурман со Скептиком, пытаясь раздавить заползших под накомарники насекомых.
Отлет в Ключи запомнился сплошным бардаком при регистрации билетов. Огромная бурлящая толпа окружала стойку регистрации. Меня, как самого смышленого, отправили оформлять билеты. Увидев море людей, я впал в ступор. По моим расчетам "Як" мог увезти человек тридцать, а здесь было около ста. "Вы все в Ключи?" - пролепетал я. "Все!" - радостно отозвалась толпа. Она стояла плотной грозной массой, обволакивающей окошко регистрации. Разрушить этот монолит мне было явно не под силу. Шум перекрыл визгливый голос из окошка: "Кто еще на регистрацию билетов?" Толпа молчала. Я возбужденно запрыгал вокруг нее, размахивая веером билетов. Попытки привлечь внимание грозной тетки были тщетны. Сосед справа посоветовал: "Передай по рукам". Сунув драгоценные билеты в чьи-то потные ладони, я принялся ждать, беспомощно озираясь по сторонам. Воображение рисовало самое страшное. В тот момент, когда я совсем потерял надежду увидеть билеты, мятый комок шлепнулся передо мной. Ура! это были наши проштампованные билеты. С радостным криком я бросился к товарищам. От окошка послышался новый вопль: "Щеглов, Лапин! Есть такие?" С криком "есть", я помчался назад. "Какой вес вашего багажа?" Огорошенный таким вопросом, я, онемев, застыл. "Ну, быстро!" - продолжал орать голос. Выдавив из себя: "А я откуда знаю?" услышал в ответ: "Иди взвесь где-нибудь!" Где в этом бардаке можно взвесить четыре станковых рюкзака, я не представлял. Пытаясь на ходу вспомнить допустимый вес багажа в "Яке", я заорал: "По пятнадцать килограмм каждому". Визгливая тетка сразу заткнулась.
Зато полет прошел прекрасно. Анархист всю дорогу развлекался, заигрывая с девчушкой. У девушки на коленях сидела большая ручная крыса. Я так и не понял, что же его больше интересовал, девушка или крыса. Я себе позволить подобного не мог. Мое лицо не вызывало у женщин большого желания общаться. Девятидневная щетина, облезший нос и красное, словно вареное, лицо заранее пресекали возможные контакты. Картину довершали белые полоски морщин, лучами расходившиеся от глаз. Я и сам с ужасом смотрел на себя в зеркало: не то урка, не то индеец, вышедший на тропу войны.
Анархист оказался пижоном. Это его роднило со Светиком. Он побрился и постоянно носил цветастую кепочку. Ни дать, ни взять - дачник, едущий за рассадой.
Штурман посматривал в окно, периодически сверяясь с картой, лежащей на коленях. А что делала Светик, и так ясно. Она, как обычно, спала.
Сон у Светки, как поздний ребенок. Она в нем души не чает. Такой сони я еще не встречал. Каждый вечер, едва начинало темнеть, Светик произносила ставшую знаменитой фразу: "Тигры хотят баиньки!" и уползала в палатку. Кстати, укладывание на ночь превратилось у нас в своеобразный ритуал, и мы его старались не нарушать. Первой всегда заползала Светик, мы традиционно продолжали сидеть у костра. Он горел до тех пор, пока не кончались дрова. Все это время мы пили чай. Густой горький чай, особой штурмановской заварки. Количество выпитого достигало шести кружек на брата. Когда догорала последняя головешка, в палатку отправлялся Скептик. Я сдвигал лежавшую поперек палатки Светку и укладывался у стенки. Затем появлялась Штурман. Пошуршав полиэтиленом, она замирала напротив. Последним в палатку пробирался Анархист. Бормоча что-то под нос и комментируя вслух каждое свое действие, он долго втискивался в узкую щель между мной и Светиком. Наконец, все затихало. Даже при желании нарушить такой порядок было очень сложно. Лечь раньше Светика - просто невозможно, а укладываться, одновременно двоим страшно неудобно.
После благополучной посадки в Ключах, мы забросили вещи в старенький ГАЗик и через несколько минут подъехали к какому-то забору. У забора же и провели очередную оперативку. Она затянулась, и скоро на аэродроме никого, кроме нас, не было. Единственный автобус уже ушел. Оставив рюкзаки в камере хранения, мы зашагали в город. Камера хранения, аэропорт, город - все это слишком сильно сказано. Аэропорт - маленький участок земли, напоминающий загон для скота. Рядом - одноэтажный деревянный сарайчик. Камера хранения - одна из трех комнатушек в этом сарае. А город - небольшой поселок, где нет ни одной асфальтированной улицы, два двухэтажных дома, зато океан пыли. Поселок раскинулся на берегу широкой реки Камчатки. Сердцем его является леспромхоз. Но это мы узнали позже, пока бродили по улочкам в поисках Дома культуры, где, по слухам, находилась единственная авиакасса в городе. Имея печальный опыт, первым делом, мы нанесли визит туда. По дороге встречались мрачные мужики в спецовках, а женщины, все как одна, были почему-то на шпильках. Они грациозно обходили рытвины и ухабы, и даже пыль, которой здесь было пропитано все, не оседала на их светлых платьицах. Когда надумаю жениться - поеду в Ключи.
В отличие от метрополии, очередей в кассе Ключей не было. Не было и билетов. Потеряв всякий интерес к местным красотам, которые к тому же были скрыты от нас дымкой, мы представляли собой весьма убогое зрелище. Так как инициатива поездки в Ключи принадлежала Анархисту, мы периодически очень недоброжелательно посматривали в его сторону. Вечером, разбившись на пары, мы бесцельно шатались по поселку. Опять выручили женщины. Невесть откуда они отыскали пьяненкого дяденьку на ГАЗике. Тот оказался в прошлом туристом, а потому проникся симпатией к нашей растерянной группе. Кончилось все тем, что через полчаса с подачи разговорчивого дядьки мы уже сидели на катере, который вез нас на другой берег Камчатки. Дядька быстро убедил нас не бродить потерянно вокруг Ключевской сопки, а целенаправленно подняться на вулкан Харченский. Вид с него, по словам дядечки, был просто потрясающим.
Переправившись через Камчатку, мы расположились на топком песчаном берегу. В первые же минуты пребывания здесь я познакомился с мошкой. Мы уже успели привыкнуть к нашим маленьким спутникам - комарам. Новая знакомая сразу вызвала резкое неприятие. Мошка, по виду, очень напоминает небольшую божью коровку. Но сходство оказалось чисто внешним. По своей сути мошка походит на божью тварь так же, как кровожадная пиранья, напоминает безобидного карася. Мошка совершенно не боялась дыма, укус ее был очень болезненным, и след от него оставался очень долго. А самое главное, мошка кусала не там, где сядет, а подло проникала в самые интимные места, вонзаясь маленьким кинжалом в живот, спину, грудь. Начиная с этой минуты накомарников мы больше не снимали. У Светика с Анархистом были напчельники, Штурман ходила в накомарнике из мелкой сетки, а Скептик - в огромном колпаке, сшитом из двух слоев марли.
Видел я в нем с трудом, но снимать не давал инстинкт самосохранения.
Рано утром мы проснулись от частого стука капель по крыше. "Дождь" -уныло произнес я. Но Штурман поспешила внести ясность: "Это не дождь - мошка". "Господи, значит, это стаи голодных тварей рвутся сюда" - молнией мелькнуло в сознании. Вылезали из палатки мы с видом народовольцев, идущих на казнь. Зато вид, открывшийся от реки, был превосходный. Над поселком, как огромные гребни волн, нависали три снежные вершины: Ключевская, Безымянная и Толбачик. Анархист носился по пляжу, разгоняя мошку и комаров. При этом он выкрикивал: "Ради этого стоило ехать!" "Стоило, стоило..." - поддакивали ему Штурман со Скептиком, пытаясь раздавить заползших под накомарники насекомых.
РМЗС-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
Камчатская песня
Через час мы уже мчались на военной машине к вулкану Харченский. Машину, как всегда, остановила Светик. Мы с Анархистом отворачивались в эти минуты. Да и какой нормальный человек посадил бы к себе такие рожи. А Скептика, с его марлевым мешком на голове, не подобрал бы даже пьяный. Как добраться до вулкана, мы толком не знали. Известно было, что на восьмом километре большака, через топольник, туда вела тропа. Но километровых столбов не было, а что такое топольник, плохо представляли себе даже аборигены. Наши попытки сунуться в лес наугад закончились ничем. Непроходимая чаща окружала вулкан. Останавливая каждый встречный лесовоз, мы узнавали все новые и новые подробности о тропе. Одни показывали вперед, другие назад, а третьи просто недоумевали: зачем нам это надо. Приходилось объяснять, что мы так отдыхаем. К обеду стало ясно, что сегодня на вулкан уже не подняться. По словам дядьки - пять часов вверх, четыре вниз. Повторять авачинский вариант мы с Анархистом не хотели. С трудом дождались вечера: штурмовые отряды мошки и комаров доводили до исступления. Окрестные красоты оставались без должного внимания. А посмотреть было на что. Многочисленные озера и протоки отражали в себе зубцы гор. Нежные камчатские цветы ярко высвечивали склоны холмов. Седые вершины самых высоких на континенте вулканов стремились ввысь. Но не они были здесь хозяевами. Над всем этим царила смерть. Миллиарды маленьких убийц делали существование в этих местах невозможным.
Утром мы пошли на приступ. Штурман со Светиком, не побывав на Авачинской сопке, рвались компенсировать этот пробел на Харченском. Не найдя ни топольника, ни тропы, мы врезались в чащу и пошли наугад. Через час мы спустились в русло очередного «сухого» ручья. Неожиданно это обстоятельство вызвало яростный спор. Сцепились Анархист со Скептиком. Анархист, шедший во главе отряда, предлагал перейти ручей и двигаться прямо на склон вулкана, Так мы и собирались сделать до появления ручья. Скептик уверял, что ручей приведет на вершину или к тому месту, откуда вершину можно будет брать в лоб. Ни тот, ни другой уступать не собирались. В походе не должно быть демократии - нужен диктатор. А мы заранее договорились все решать коллегиально. Естественно, постоянно возникали споры. Истина, если и рождалась в них, то обычно появлялась на свет недоношенной. Женская часть тактично молчала, мы с пеной у рта орали каждый свое. Прения неожиданно прекратила Светик. Всегда равнодушная к спорам и решениям, Светик запрыгала по камням вверх по ручью. Опешив, мы прекратили грызню и полезли за ней. Во время странствий по Корякам, Светка износила свои пижонские ботинки. Теперь Элли в новых башмачках - кроссовках легко скакала с камня на камень. Дядька, рассказывая о вулкане, обронил: "Мошка там стучит, как дробь". Теперь, мы в полной мере могли оценить точность этого сравнения. Град, постоянно стучавший по спинам и капюшонам штурмовок, изрядно действовал на нервы. Подобно офицерам - каппелевцам из фильма "Чапаев", полчища наглых насекомых все лезли и лезли в накомарники. Психическая атака была очень мощной. В таких местах надо бы проводить марафон - и не захочешь, а побежишь. Часа через четыре дорогу нам преградил каменный водопад. Анархист вскарабкался по осыпи и исчез в зарослях стланика, покрывавшего склоны вулкана. Я сначала последовал за ним, но столкнувшись со стеной кустов, отступил. К зарослям я питал органическое отвращение. Пришлось лезть через водопад. В накомарнике это было очень неудобно, но пара укусов мошки были именно тем допингом, который прибавил резвости. Штурман со Светиком задержались у каменной стены, и дальше я шел один. Наконец, я добрался до сыпухи. Идти было нетрудно, но скорость была вполне сопоставима с черепашьей. Тридцатиградусная жара и намокшая от пота штормовка заставляли вспоминать сауну. Хрипло дыша, в прилипшем к лицу накомарнике, я, наконец, вполз на вершину. Если кто-то в аналогичной ситуации употребляет слово "вступил" - не верьте. На мало-мальски приличную вершину вползают. Уж мы с Анархистом это хорошо знаем.
На маковке вулкана уже сидел Анархист. Я не знаю, что именно не поделили Скотт и Амундсен в Антарктиде, но я к первенству Анархиста отнесся равнодушно. Зато панораму, открывшуюся перед нами, воспринимать равнодушно было нельзя. Анархист уговорил меня поднять накомарник, и я, воспрянув духом, как свободная женщина Востока, сбросившая с себя чадру, восторженно носился по вершине с фотоаппаратом.
В объектив ничего не влезало, и я сквозь зубы стонал: "Кинокамеру!" Мы находились на вершине многогранника, "Зеленое море тайги" покрывало его грани. Видимость была километров пятьдесят, и перспектива завораживала. Вулкан Харченский находится точно в центре трех колец. Первое, ближнее к нам, сотворила река Камчатка со своими многочисленными протоками. Второе составляло ожерелье озер, веером раскинувшихся на зеленых болотистых просторах. И, наконец, у горизонта высились цепи гор, в которые как в оправу, были вставлены матовые глыбы вулканов. С севера нависали два белых исполина - Ключевская и Толбачик, на западе - "розовый теленок" Шивелуч. Дядька не соврал. Ничего подобного мы с Анархистом никогда не видели. И вряд ли увидим.
На этот раз Штурман со Светиком не ограничились ролью сторонних наблюдателей. Непостижимым для нас образом они преодолели водопады и добрались до седловины метрах в ста от вершины. Теперь восходители с упоением заглядывали в пропасть. Судьба покровительствует смелым!
Путь назад запомнился как сплошной кошмар. Причем слово кошмар очень слабо отражает наши ощущения. Посетители пивной дали бы более точную оценку возникшим трудностям. Спускаться по скользким камням оказалось значительно труднее, чем подниматься вверх. Ноги разъезжались. Почерневшая от насекомых и пыли марля на лице почти полностью лишала зрения. Заросли высокой травы довершали гнусную картину. Каждый шаг грозил немедленным падением. Приходилось ложиться и съезжать на животе вниз, нащупывая ногами опору. Мы походили на слепцов, бредущих по бесконечной лестнице со сломанными ступенями. Мошкара словно пытаясь взять реванш за покорение Харченского, лезла с безумной настойчивостью. Стаи маленьких тварей хлестали как струи брандспойта. Накануне подъема Анархист с садистским удовлетворением вытащил резинки из рукавов штормовки. Теперь мазохист радостно взмахивал руками и целеустремленно летел впереди всех. По-видимому, он вообразил себя большой птицей, скорее всего марабу. Периодически Анархист сдерживал свой полет и обернувшись окидывал взглядом растянувшихся длинной цепочкой спутников. Скоро окидывать стало некого. Девчонки отстали, и только сутулая фигура Скептика одиноко маячила позади. Пройдя на бреющем полете над очередной ямой, Анархист замер. Чего-то не хватало. Не хватало Скептика, привычно сопевшего за спиной. Забравшись на валун, Анархист пытливым взглядом осмотрел окрестности. Источенные мошкой нервы были на пределе. Поэтому, когда на уровне колен из высокой травы возникло противное существо, Анархист оцепенел. Существо было грязно-бурого цвета, с белым пятном вместо морды. Оно судорожно двигалось в его сторону и издавало резкие неприятные звуки. В голове мгновенно материализовались детские страхи - ужас расщелины Голубого Джона, Кентервильское привидение. Только услышав несколько очень знакомых слов, Анархист понял, что перед ним не вурдалак, а Скептик, ползущий почему-то на четвереньках. Облегченно вздохнув и испытывая некоторое разочарование, Анархист вновь расправил свои руки - крылья и заторопился прочь. Я вернулся в более пристойное для покорителя двух вулканов положение и попытался составить марабу конкуренцию. Издевательства мошки и многочасовая гонка по пересеченной местности привели меня в состояние неваляшки. "То взлет, то посадка" - бубнил я, падая в очередную яму. Одна из моих попыток достойно выбраться оттуда и вызвала такой живой интерес Анархиста.
Спускались мы быстро, но хотелось еще быстрее. Поэтому, когда Анархист безапелляционным тоном заявил, что, осталось идти минут тридцать, его слова легли бальзамом на мою израненную душу. Зато, когда полтора часа спустя стада комаров по-прежнему пытались разорвать марлю на лице, волна черной злобы захлестнула меня. Всю жизнь нам, наивным дурачкам, морочат голову анархисты всех мастей. О том, что Анархист сам давно готов завыть в бессильной досаде, я не подозревал. Ручей давно кончился, а может, мы его просто потеряли. Шли мы уже не гуськом. Каждый брел сам по себе. Тупое отчаяние постепенно одолевало нас. Заблудиться мы не могли: по обе стороны от нас высились отроги хребта. Но проклятой дороги не было. Мошка потихоньку пробралась в штаны и штормовку. Теперь она там весело возилась, устраивая себе гнездо. Не разделяя ее восторгов, мы упрямо ломились через заросли, напоминавшие южно-американскую сельву. Дома, лежа на диване, я видел ее по телевизору. Тогда она показалась более привлекательной. Раздражало отсутствие обезьян. Я точно помнил, что по сельве они бродят бесчисленными стаями. Впрочем, две грязные, облепленные мошкой особи были налицо. Это были очень злые и неприятные обезьяны. Однажды, в харьковском зоопарке мое внимание привлекла огромная лохматая обезьяна. Она трясла прутья клетки, яростно бранилась и плевала в зрителей. Я не знаю названия, помню только, что водятся они в горах Эфиопии. Эти две, обитающие в горах Камчатки, были из этой же породы. Внезапно одна из них остановилась, и начала жадно пожирать ягоды жимолости. Вторая, раздраженно зашипела и стремглав бросилась прочь. Она неслась, не разбирая дороги, и через десять минут стояла на пыльном большаке. Первая уже сидела на обочине и мрачно вычесывала насекомых под мышкой. Несколько минут спустя к ним начал возвращаться человеческий облик. Естественно, до известных границ. Придя в себя. Анархист поделился причиной своей прожорливости. У него вновь пересох маленький язычок и не вкусив жимолости он не мог сделать ни шагу. Теперь мы брели к лагерю уже по дороге. Анархист с маниакальной настойчивостью совал мне под нос свои залитые кровью часы и советовал сфотографировать. Стекло, заляпанное кровью, воспринималось как нечто само собой разумеющееся, и я лениво отмахивался. Добравшись до лагеря, мы привели с собой тучи мошки и комаров. Как маленькие смерчи они носились вокруг наших голов. После восхождения Анархист был немного не в себе. Это стало ясно из заявления, что им с маленьким язычком непременно надо искупаться. Рядом били ключи, стекавшие в небольшую протоку. Температура воды была градусов восемь. Залезть туда целиком Анархист не решился. Он ограничился тем, что разделся догола. Впрочем, накомарник он оставил на голове. Затем эта одиозная фигура принялась обмывать свои чресла. Мошка обалдела от вида огромного количества мяса. С криком "Кушать подано!" она бросилась превращать жалкое подобие душа в жаркую сауну. Пока этот самоубийца воспевал подобно Орфею гигиену и санитарию, я побрел к ручью со скромным желанием напиться. Зачерпнув кружкой воду и приподняв накомарник, я попытался поднести ее к губам. Тучи насекомых бросились следом. Последовательно истребив самых ретивых, я повторил попытку. Безрезультатно. Когда и третья попытка не удалась, я выплеснул воду и чертыхаясь полез разводить костер. Во-первых, сидеть без дела было настоящей пыткой. Во-вторых, дым хоть немного отгонял часть этой сволочи. И в-третьих, я хорошо помнил наше возвращение с Авачинской. Долг пред девчонками, которых мы бросили три часа назад, требовал встретить их так же. Часа через полтора состоялось торжественное прибытие женской части покорителей Харченского. За это время обед был готов, палатка поставлена, а мы с Анархистом успели искупать маленький язычок и в бульоне.
Возвращение выглядело весьма колоритно. В финале фильма "Два бойца" Борис Андреев нежно обнимает раненого Бернеса за талию и герои, стоя на полусогнутых ногах, гордо обозревают плоды своей победы. Гремит торжественная музыка и на лицах бойцов появляется удовлетворенная улыбка. Подобно храбрым бойцам, в обнимку, на полусогнутых ногах, появились Штурман со Светиком. Разница состояла лишь в том, что было неясно, кто кого поддерживает. А удовлетворенная улыбка восходителей больше напоминала предсмертную гримасу. Сразу поразило, что Штурман, явно опьяненная победой, была без накомарника. Она молча продефилировала мимо нас и скрылась у воды. Светик синхронно с ней двигалась в противоположную сторону, к палатке. Если в поведении Светки не было ничего необычного - "тигры хотят баиньки", то поведение Штурмана вызывало недоумение. Через полчаса она извлекла свое распухшее лицо из воды и поведала печальную историю. На обратном пути Светик уже не скакала козочкой, а медленно и уныло тащилась вниз. Она вывихнула ногу и разбила о камни кроссовки. Как-то не бережно она относится к своим вещам. Впрочем, кроссовки, кажется, были Машкины. Таким образом, они подвергались атакам мошки на два часа больше нас. Когда мученицы выбрались на дорогу, количество мошки в накомарнике у Штурмана сравнялось с теми, кто еще остался снаружи. Она сорвала его и гордо бросила прочь, идя навстречу судьбе с открытым забралом. Безумству храбрых поем мы песню. Правда, позже она уверяла, что просто потеряла накомарник. Так или иначе, женщины забились в палатку. Впервые в нашей практике порядок укладывания на ночь был нарушен. Ничего достойного внимания вне палатки не осталось, и мы последовали за ними. Штурман всю ночь стонала и к утру выглядела достаточно устрашающе. Все лицо покрылось маленькими кровяными вулканами, а шея распухла. Мы с Анархистом составляли ей достойную компанию. У меня распухли руки и теперь худые запястья больше напоминали ляжки. Пальцы были в каких-то рубцах и не гнулись. Но главной достопримечательностью были ноги. Кожа на них напоминала битое поле в концовке игры "морской бой". Анархисту тоже было, что показать. Руки до локтей превратились в свиные окорока. А физиономия приняла отечный вид еще раньше. Часы мы больше не носили - застегнуть ремешок на наших ручках было невозможно.
Светик отделалась машкиными кроссовками. Два-три укуса в лицо не в счет. Мошка относилась к ней снисходительно, словно понимая случайность появления Светика в нашем отряде камикадзе.
Утром, не выходя из палатки, больше напоминавшей лазарет, провели оперативку. Решали: что же мы будем делать дальше. Штурман не хотела делать уже ничего. Она лежала ничком и периодически шептала: "Вот так сходят с ума". Совещаться пришлось, как в годы репрессий - тройкой. Анархист решительно настаивал на броске в аэропорт. Он предложил ждать там день, два, до тех пор, пока не удастся улететь на подсадке. Светик предлагала навестить гостеприимного дядечку, который неосторожно оставил свой адрес. Там, по ее словам, нам удастся поесть, принять ванну и даже поспать. А затем добрый дядечка покатает нас на машине и отвезет в Козыревск (семьдесят километров по грунтовой дороге). Все это она выложила совершенно серьезно. Глаза сверкали. Светик рвалась к действию. Любопытно, что мы не считали эти прожектерские планы, совершенно бредовыми. Самые невероятные ее фантазии иногда превращались в реальность. Причем Светка воспринимала это как должное. Умом я понимал, что Анархист совершенно прав. Но сердце было на стороне Светки. В сказки так легко верится.
В середине дня мы прибыли в Ключи. Торжественное прибытие не осталось незамеченным. Видок у нас был еще тот, и появление такой группы было для городка событием. На нас смотрели, шептались вслед, а наиболее сердобольные женщины жалостливо спрашивали: "Ой, девоньки, что с вами такое сделали?" При этом они многозначительно косились на нас с Анархистом. Кривая вывела нас к столовой леспромхоза. "Здесь было все: и арбузные груди, и нос, и мощный затылок". Истосковавшись по нормальной пище и увидев такое изобилие, мы впали в состояние прострации. Хотелось съесть все. Это мы и попытались сделать. Поместившись за отдельным столиком, полностью заставленным блюдами, я с тревогой следил за Анархистом. Родившаяся в нелегких полевых условиях гастрономическая конкуренция давала себя знать и здесь. Еще не приступив к трапезе, я тревожно заглядывал в тарелки Анархиста. Убедившись, что конкурент не в состоянии съесть больше меня, я успокоился. Сытые, с вывалившимися из штанов животами, мы выбрались из столовой. Осоловелая душа рвалась к комфорту. Сыто срыгнув, мы отправились на поиски бани. Баня встретила нас теплой водой и уютом. Да здравствует мыло душистое!
Маленькая душевая кабинка показалась сказочным дворцом. Чтобы радоваться такой малости, надо сначала полностью лишиться всего. В походы стоит ходить хотя бы ради этого. Мы долго плескались, отмачивая расчесанные укусы. Последним из-под душа вылез распаренный благодушный Скептик. Настроение не испортили даже банщицы, бубнившие в холле: "Бедные деточки. Видать, издалека. Не привыкли к нашему солнышку. Эко их разнесло". Все это ерунда. Главное, не смотреть в зеркало. Даже Штурман слегка повеселела. До этого она напомнила шекспировскую Офелию, равнодушно разбрасывающую лилии.
Добрый дядечка не оправдал Светкиных надежд. Телефонный разговор с ним закончился крахом. В гости нас не пригласили. "Фу, какой" - вынесла приговор Светик. И подумав, добавила: "Надо было идти к нему домой. Он бы так легко не отделался". Охотно верю. Личный контакт аборигенов со Светкой давал самые невероятные результаты. Подтверждение этому мы получили уже через час. Покинув гостеприимную баню, мы попытались поймать попутный лесовоз. То ли нам не везло, то ли отпугивал наш потасканный вид, но машину мы не нашли. Все это время Светик сидела на лавочке и грызла морковку. "Зачем искать машину, пусть она ищет нас" - заявила она. Штурман к вечеру снова сдала. То и дело Машка пыталась привалиться к какому-нибудь забору и замереть возле него. Изредка с ее губ срывалось: "Что воля, что неволя - все одно". Пятикилометровый бросок в аэропорт с такими настроениями казался нам с Анархистом весьма проблематичным. Пришлось смириться с итальянской забастовкой женщин. Мы сидели на деревянных ступенях единственного в городе хозяйственного магазина и меланхолично жевали куски хлеба, запивая томатным соком. Растянутый обильным обедом желудок вновь требовал своего. Мы с Анархистом внутренне готовились к ночевке на крыльце магазина. Было очевидно, что Штурмана со Светиком поднять с него не удастся. Штурман задремала, свернувшись калачиком. Светик тоже прилегла и рассеянно посматривала на проезжающие машины. При этом она загадочно произносила:
"Не та, не та". Неожиданно она вскочила и резво кинулась наперерез микроавтобусу, едущему в противоположном направлении. Мы с Анархистом понимающе переглянулись и скептически хмыкнули. Но машина вдруг развернулась и подъехала к крыльцу. Светик вернулась, и деловито подняв рюкзак, сообщила: "Добрый дядечка решил подвезти нас в аэропорт". Дядечка действительно довез нас до аэропорта, не взяв, естественно, денег и рванул по своим делам. Наверное, он очень спешил. Как Светику удавалось безошибочно выискивать добрых дядечек, для меня так и осталось загадкой.
Аэропорт оказался закрытым на замок, и мы с Анархистом привычно вытащили палатку. Мы уже не удивились, когда Светик сообщила: "Добрый дядечка пустил переночевать нас внутрь". Забившись в помещение, мы блаженно вытянулись на пустых лавочках. Впервые за последние дни мы отдыхали от мошки. Поход в туалет, находившийся на улице, воспринимался как новый подъем на Харченский. Каждый прибывший оттуда яростно потирал укушенные места и деловито делился впечатлениями.
А утром, пусть и со второй попытки, нам удалось сесть на посадку. Трудно передать чувства, когда Харченский плавно проплывал под нами. Прекраснейший из вулканов. Ни за какие коврижки мы не вернулись бы туда снова. Все хорошо, что хорошо кончается.
Утром мы пошли на приступ. Штурман со Светиком, не побывав на Авачинской сопке, рвались компенсировать этот пробел на Харченском. Не найдя ни топольника, ни тропы, мы врезались в чащу и пошли наугад. Через час мы спустились в русло очередного «сухого» ручья. Неожиданно это обстоятельство вызвало яростный спор. Сцепились Анархист со Скептиком. Анархист, шедший во главе отряда, предлагал перейти ручей и двигаться прямо на склон вулкана, Так мы и собирались сделать до появления ручья. Скептик уверял, что ручей приведет на вершину или к тому месту, откуда вершину можно будет брать в лоб. Ни тот, ни другой уступать не собирались. В походе не должно быть демократии - нужен диктатор. А мы заранее договорились все решать коллегиально. Естественно, постоянно возникали споры. Истина, если и рождалась в них, то обычно появлялась на свет недоношенной. Женская часть тактично молчала, мы с пеной у рта орали каждый свое. Прения неожиданно прекратила Светик. Всегда равнодушная к спорам и решениям, Светик запрыгала по камням вверх по ручью. Опешив, мы прекратили грызню и полезли за ней. Во время странствий по Корякам, Светка износила свои пижонские ботинки. Теперь Элли в новых башмачках - кроссовках легко скакала с камня на камень. Дядька, рассказывая о вулкане, обронил: "Мошка там стучит, как дробь". Теперь, мы в полной мере могли оценить точность этого сравнения. Град, постоянно стучавший по спинам и капюшонам штурмовок, изрядно действовал на нервы. Подобно офицерам - каппелевцам из фильма "Чапаев", полчища наглых насекомых все лезли и лезли в накомарники. Психическая атака была очень мощной. В таких местах надо бы проводить марафон - и не захочешь, а побежишь. Часа через четыре дорогу нам преградил каменный водопад. Анархист вскарабкался по осыпи и исчез в зарослях стланика, покрывавшего склоны вулкана. Я сначала последовал за ним, но столкнувшись со стеной кустов, отступил. К зарослям я питал органическое отвращение. Пришлось лезть через водопад. В накомарнике это было очень неудобно, но пара укусов мошки были именно тем допингом, который прибавил резвости. Штурман со Светиком задержались у каменной стены, и дальше я шел один. Наконец, я добрался до сыпухи. Идти было нетрудно, но скорость была вполне сопоставима с черепашьей. Тридцатиградусная жара и намокшая от пота штормовка заставляли вспоминать сауну. Хрипло дыша, в прилипшем к лицу накомарнике, я, наконец, вполз на вершину. Если кто-то в аналогичной ситуации употребляет слово "вступил" - не верьте. На мало-мальски приличную вершину вползают. Уж мы с Анархистом это хорошо знаем.
На маковке вулкана уже сидел Анархист. Я не знаю, что именно не поделили Скотт и Амундсен в Антарктиде, но я к первенству Анархиста отнесся равнодушно. Зато панораму, открывшуюся перед нами, воспринимать равнодушно было нельзя. Анархист уговорил меня поднять накомарник, и я, воспрянув духом, как свободная женщина Востока, сбросившая с себя чадру, восторженно носился по вершине с фотоаппаратом.
В объектив ничего не влезало, и я сквозь зубы стонал: "Кинокамеру!" Мы находились на вершине многогранника, "Зеленое море тайги" покрывало его грани. Видимость была километров пятьдесят, и перспектива завораживала. Вулкан Харченский находится точно в центре трех колец. Первое, ближнее к нам, сотворила река Камчатка со своими многочисленными протоками. Второе составляло ожерелье озер, веером раскинувшихся на зеленых болотистых просторах. И, наконец, у горизонта высились цепи гор, в которые как в оправу, были вставлены матовые глыбы вулканов. С севера нависали два белых исполина - Ключевская и Толбачик, на западе - "розовый теленок" Шивелуч. Дядька не соврал. Ничего подобного мы с Анархистом никогда не видели. И вряд ли увидим.
На этот раз Штурман со Светиком не ограничились ролью сторонних наблюдателей. Непостижимым для нас образом они преодолели водопады и добрались до седловины метрах в ста от вершины. Теперь восходители с упоением заглядывали в пропасть. Судьба покровительствует смелым!
Путь назад запомнился как сплошной кошмар. Причем слово кошмар очень слабо отражает наши ощущения. Посетители пивной дали бы более точную оценку возникшим трудностям. Спускаться по скользким камням оказалось значительно труднее, чем подниматься вверх. Ноги разъезжались. Почерневшая от насекомых и пыли марля на лице почти полностью лишала зрения. Заросли высокой травы довершали гнусную картину. Каждый шаг грозил немедленным падением. Приходилось ложиться и съезжать на животе вниз, нащупывая ногами опору. Мы походили на слепцов, бредущих по бесконечной лестнице со сломанными ступенями. Мошкара словно пытаясь взять реванш за покорение Харченского, лезла с безумной настойчивостью. Стаи маленьких тварей хлестали как струи брандспойта. Накануне подъема Анархист с садистским удовлетворением вытащил резинки из рукавов штормовки. Теперь мазохист радостно взмахивал руками и целеустремленно летел впереди всех. По-видимому, он вообразил себя большой птицей, скорее всего марабу. Периодически Анархист сдерживал свой полет и обернувшись окидывал взглядом растянувшихся длинной цепочкой спутников. Скоро окидывать стало некого. Девчонки отстали, и только сутулая фигура Скептика одиноко маячила позади. Пройдя на бреющем полете над очередной ямой, Анархист замер. Чего-то не хватало. Не хватало Скептика, привычно сопевшего за спиной. Забравшись на валун, Анархист пытливым взглядом осмотрел окрестности. Источенные мошкой нервы были на пределе. Поэтому, когда на уровне колен из высокой травы возникло противное существо, Анархист оцепенел. Существо было грязно-бурого цвета, с белым пятном вместо морды. Оно судорожно двигалось в его сторону и издавало резкие неприятные звуки. В голове мгновенно материализовались детские страхи - ужас расщелины Голубого Джона, Кентервильское привидение. Только услышав несколько очень знакомых слов, Анархист понял, что перед ним не вурдалак, а Скептик, ползущий почему-то на четвереньках. Облегченно вздохнув и испытывая некоторое разочарование, Анархист вновь расправил свои руки - крылья и заторопился прочь. Я вернулся в более пристойное для покорителя двух вулканов положение и попытался составить марабу конкуренцию. Издевательства мошки и многочасовая гонка по пересеченной местности привели меня в состояние неваляшки. "То взлет, то посадка" - бубнил я, падая в очередную яму. Одна из моих попыток достойно выбраться оттуда и вызвала такой живой интерес Анархиста.
Спускались мы быстро, но хотелось еще быстрее. Поэтому, когда Анархист безапелляционным тоном заявил, что, осталось идти минут тридцать, его слова легли бальзамом на мою израненную душу. Зато, когда полтора часа спустя стада комаров по-прежнему пытались разорвать марлю на лице, волна черной злобы захлестнула меня. Всю жизнь нам, наивным дурачкам, морочат голову анархисты всех мастей. О том, что Анархист сам давно готов завыть в бессильной досаде, я не подозревал. Ручей давно кончился, а может, мы его просто потеряли. Шли мы уже не гуськом. Каждый брел сам по себе. Тупое отчаяние постепенно одолевало нас. Заблудиться мы не могли: по обе стороны от нас высились отроги хребта. Но проклятой дороги не было. Мошка потихоньку пробралась в штаны и штормовку. Теперь она там весело возилась, устраивая себе гнездо. Не разделяя ее восторгов, мы упрямо ломились через заросли, напоминавшие южно-американскую сельву. Дома, лежа на диване, я видел ее по телевизору. Тогда она показалась более привлекательной. Раздражало отсутствие обезьян. Я точно помнил, что по сельве они бродят бесчисленными стаями. Впрочем, две грязные, облепленные мошкой особи были налицо. Это были очень злые и неприятные обезьяны. Однажды, в харьковском зоопарке мое внимание привлекла огромная лохматая обезьяна. Она трясла прутья клетки, яростно бранилась и плевала в зрителей. Я не знаю названия, помню только, что водятся они в горах Эфиопии. Эти две, обитающие в горах Камчатки, были из этой же породы. Внезапно одна из них остановилась, и начала жадно пожирать ягоды жимолости. Вторая, раздраженно зашипела и стремглав бросилась прочь. Она неслась, не разбирая дороги, и через десять минут стояла на пыльном большаке. Первая уже сидела на обочине и мрачно вычесывала насекомых под мышкой. Несколько минут спустя к ним начал возвращаться человеческий облик. Естественно, до известных границ. Придя в себя. Анархист поделился причиной своей прожорливости. У него вновь пересох маленький язычок и не вкусив жимолости он не мог сделать ни шагу. Теперь мы брели к лагерю уже по дороге. Анархист с маниакальной настойчивостью совал мне под нос свои залитые кровью часы и советовал сфотографировать. Стекло, заляпанное кровью, воспринималось как нечто само собой разумеющееся, и я лениво отмахивался. Добравшись до лагеря, мы привели с собой тучи мошки и комаров. Как маленькие смерчи они носились вокруг наших голов. После восхождения Анархист был немного не в себе. Это стало ясно из заявления, что им с маленьким язычком непременно надо искупаться. Рядом били ключи, стекавшие в небольшую протоку. Температура воды была градусов восемь. Залезть туда целиком Анархист не решился. Он ограничился тем, что разделся догола. Впрочем, накомарник он оставил на голове. Затем эта одиозная фигура принялась обмывать свои чресла. Мошка обалдела от вида огромного количества мяса. С криком "Кушать подано!" она бросилась превращать жалкое подобие душа в жаркую сауну. Пока этот самоубийца воспевал подобно Орфею гигиену и санитарию, я побрел к ручью со скромным желанием напиться. Зачерпнув кружкой воду и приподняв накомарник, я попытался поднести ее к губам. Тучи насекомых бросились следом. Последовательно истребив самых ретивых, я повторил попытку. Безрезультатно. Когда и третья попытка не удалась, я выплеснул воду и чертыхаясь полез разводить костер. Во-первых, сидеть без дела было настоящей пыткой. Во-вторых, дым хоть немного отгонял часть этой сволочи. И в-третьих, я хорошо помнил наше возвращение с Авачинской. Долг пред девчонками, которых мы бросили три часа назад, требовал встретить их так же. Часа через полтора состоялось торжественное прибытие женской части покорителей Харченского. За это время обед был готов, палатка поставлена, а мы с Анархистом успели искупать маленький язычок и в бульоне.
Возвращение выглядело весьма колоритно. В финале фильма "Два бойца" Борис Андреев нежно обнимает раненого Бернеса за талию и герои, стоя на полусогнутых ногах, гордо обозревают плоды своей победы. Гремит торжественная музыка и на лицах бойцов появляется удовлетворенная улыбка. Подобно храбрым бойцам, в обнимку, на полусогнутых ногах, появились Штурман со Светиком. Разница состояла лишь в том, что было неясно, кто кого поддерживает. А удовлетворенная улыбка восходителей больше напоминала предсмертную гримасу. Сразу поразило, что Штурман, явно опьяненная победой, была без накомарника. Она молча продефилировала мимо нас и скрылась у воды. Светик синхронно с ней двигалась в противоположную сторону, к палатке. Если в поведении Светки не было ничего необычного - "тигры хотят баиньки", то поведение Штурмана вызывало недоумение. Через полчаса она извлекла свое распухшее лицо из воды и поведала печальную историю. На обратном пути Светик уже не скакала козочкой, а медленно и уныло тащилась вниз. Она вывихнула ногу и разбила о камни кроссовки. Как-то не бережно она относится к своим вещам. Впрочем, кроссовки, кажется, были Машкины. Таким образом, они подвергались атакам мошки на два часа больше нас. Когда мученицы выбрались на дорогу, количество мошки в накомарнике у Штурмана сравнялось с теми, кто еще остался снаружи. Она сорвала его и гордо бросила прочь, идя навстречу судьбе с открытым забралом. Безумству храбрых поем мы песню. Правда, позже она уверяла, что просто потеряла накомарник. Так или иначе, женщины забились в палатку. Впервые в нашей практике порядок укладывания на ночь был нарушен. Ничего достойного внимания вне палатки не осталось, и мы последовали за ними. Штурман всю ночь стонала и к утру выглядела достаточно устрашающе. Все лицо покрылось маленькими кровяными вулканами, а шея распухла. Мы с Анархистом составляли ей достойную компанию. У меня распухли руки и теперь худые запястья больше напоминали ляжки. Пальцы были в каких-то рубцах и не гнулись. Но главной достопримечательностью были ноги. Кожа на них напоминала битое поле в концовке игры "морской бой". Анархисту тоже было, что показать. Руки до локтей превратились в свиные окорока. А физиономия приняла отечный вид еще раньше. Часы мы больше не носили - застегнуть ремешок на наших ручках было невозможно.
Светик отделалась машкиными кроссовками. Два-три укуса в лицо не в счет. Мошка относилась к ней снисходительно, словно понимая случайность появления Светика в нашем отряде камикадзе.
Утром, не выходя из палатки, больше напоминавшей лазарет, провели оперативку. Решали: что же мы будем делать дальше. Штурман не хотела делать уже ничего. Она лежала ничком и периодически шептала: "Вот так сходят с ума". Совещаться пришлось, как в годы репрессий - тройкой. Анархист решительно настаивал на броске в аэропорт. Он предложил ждать там день, два, до тех пор, пока не удастся улететь на подсадке. Светик предлагала навестить гостеприимного дядечку, который неосторожно оставил свой адрес. Там, по ее словам, нам удастся поесть, принять ванну и даже поспать. А затем добрый дядечка покатает нас на машине и отвезет в Козыревск (семьдесят километров по грунтовой дороге). Все это она выложила совершенно серьезно. Глаза сверкали. Светик рвалась к действию. Любопытно, что мы не считали эти прожектерские планы, совершенно бредовыми. Самые невероятные ее фантазии иногда превращались в реальность. Причем Светка воспринимала это как должное. Умом я понимал, что Анархист совершенно прав. Но сердце было на стороне Светки. В сказки так легко верится.
В середине дня мы прибыли в Ключи. Торжественное прибытие не осталось незамеченным. Видок у нас был еще тот, и появление такой группы было для городка событием. На нас смотрели, шептались вслед, а наиболее сердобольные женщины жалостливо спрашивали: "Ой, девоньки, что с вами такое сделали?" При этом они многозначительно косились на нас с Анархистом. Кривая вывела нас к столовой леспромхоза. "Здесь было все: и арбузные груди, и нос, и мощный затылок". Истосковавшись по нормальной пище и увидев такое изобилие, мы впали в состояние прострации. Хотелось съесть все. Это мы и попытались сделать. Поместившись за отдельным столиком, полностью заставленным блюдами, я с тревогой следил за Анархистом. Родившаяся в нелегких полевых условиях гастрономическая конкуренция давала себя знать и здесь. Еще не приступив к трапезе, я тревожно заглядывал в тарелки Анархиста. Убедившись, что конкурент не в состоянии съесть больше меня, я успокоился. Сытые, с вывалившимися из штанов животами, мы выбрались из столовой. Осоловелая душа рвалась к комфорту. Сыто срыгнув, мы отправились на поиски бани. Баня встретила нас теплой водой и уютом. Да здравствует мыло душистое!
Маленькая душевая кабинка показалась сказочным дворцом. Чтобы радоваться такой малости, надо сначала полностью лишиться всего. В походы стоит ходить хотя бы ради этого. Мы долго плескались, отмачивая расчесанные укусы. Последним из-под душа вылез распаренный благодушный Скептик. Настроение не испортили даже банщицы, бубнившие в холле: "Бедные деточки. Видать, издалека. Не привыкли к нашему солнышку. Эко их разнесло". Все это ерунда. Главное, не смотреть в зеркало. Даже Штурман слегка повеселела. До этого она напомнила шекспировскую Офелию, равнодушно разбрасывающую лилии.
Добрый дядечка не оправдал Светкиных надежд. Телефонный разговор с ним закончился крахом. В гости нас не пригласили. "Фу, какой" - вынесла приговор Светик. И подумав, добавила: "Надо было идти к нему домой. Он бы так легко не отделался". Охотно верю. Личный контакт аборигенов со Светкой давал самые невероятные результаты. Подтверждение этому мы получили уже через час. Покинув гостеприимную баню, мы попытались поймать попутный лесовоз. То ли нам не везло, то ли отпугивал наш потасканный вид, но машину мы не нашли. Все это время Светик сидела на лавочке и грызла морковку. "Зачем искать машину, пусть она ищет нас" - заявила она. Штурман к вечеру снова сдала. То и дело Машка пыталась привалиться к какому-нибудь забору и замереть возле него. Изредка с ее губ срывалось: "Что воля, что неволя - все одно". Пятикилометровый бросок в аэропорт с такими настроениями казался нам с Анархистом весьма проблематичным. Пришлось смириться с итальянской забастовкой женщин. Мы сидели на деревянных ступенях единственного в городе хозяйственного магазина и меланхолично жевали куски хлеба, запивая томатным соком. Растянутый обильным обедом желудок вновь требовал своего. Мы с Анархистом внутренне готовились к ночевке на крыльце магазина. Было очевидно, что Штурмана со Светиком поднять с него не удастся. Штурман задремала, свернувшись калачиком. Светик тоже прилегла и рассеянно посматривала на проезжающие машины. При этом она загадочно произносила:
"Не та, не та". Неожиданно она вскочила и резво кинулась наперерез микроавтобусу, едущему в противоположном направлении. Мы с Анархистом понимающе переглянулись и скептически хмыкнули. Но машина вдруг развернулась и подъехала к крыльцу. Светик вернулась, и деловито подняв рюкзак, сообщила: "Добрый дядечка решил подвезти нас в аэропорт". Дядечка действительно довез нас до аэропорта, не взяв, естественно, денег и рванул по своим делам. Наверное, он очень спешил. Как Светику удавалось безошибочно выискивать добрых дядечек, для меня так и осталось загадкой.
Аэропорт оказался закрытым на замок, и мы с Анархистом привычно вытащили палатку. Мы уже не удивились, когда Светик сообщила: "Добрый дядечка пустил переночевать нас внутрь". Забившись в помещение, мы блаженно вытянулись на пустых лавочках. Впервые за последние дни мы отдыхали от мошки. Поход в туалет, находившийся на улице, воспринимался как новый подъем на Харченский. Каждый прибывший оттуда яростно потирал укушенные места и деловито делился впечатлениями.
А утром, пусть и со второй попытки, нам удалось сесть на посадку. Трудно передать чувства, когда Харченский плавно проплывал под нами. Прекраснейший из вулканов. Ни за какие коврижки мы не вернулись бы туда снова. Все хорошо, что хорошо кончается.
РМЗС-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
Re: Камчатская песня
Елизово встретило нас огромными толпами пассажиров, бессмысленно снующих вокруг здания аэропорта. Суетливые соотечественники напоминали тараканов, неожиданно обнаруживших крошки праздничного пирога. На израненных путешественников, чудом вырвавшихся из лап смерти, эти бессердечные люди не обращали никакого внимания. Это изрядно огорчало. Душа требовала признания. Явно не хватало транспаранта средних размеров:
"Привет покорителям Харченского". Списав равнодушие окружающих на нелетную погоду, мы нанесли визит в общепитовское заведение с символическим названием "Встреча". Очередь безучастно восприняла наше появление. Даже пыльные рюкзаки не внесли оживления. Расшевелить это болото стало делом чести. Затерявшись в толпе, мы выжидали подходящий момент. Скоро он представился. Проникнув к стойке раздачи, мы оказались в родной стихии. Вот оно, наше истинное призвание. Мы забаррикадировали подносами кассу, устроив затор. Блюда молниеносно исчезали с прилавка и появлялись вновь уже в наших руках. Раздатчица не успевала подносить. Периодически кто-то из женщин спрашивал: "Это у вас что?" и не выслушав ответа складывал на поднос. Заставив подносы полностью, мы воздвигали второй этаж, потом третий. Энергия созидания не знала границ. На такое зрелище безучастно не может смотреть ни один русский человек. Эмоции, наконец, забили через край. Одни соотечественники с тревогой заглядывали в котлы - хватит ли им, другие пытались сдвинуть нашу монолитную группу с места, крича что-то про вылетающий самолет. Третьи понимающе переглядывались и уважительно произносили: "Экспедиция". А мы, купаясь в лучах славы, все таскали и таскали многоэтажные подносы к двум вместе сдвинутым столам. И только заставив снедью их полностью, мы удовлетворенно осмотрели дело своих рук. А точнее, своих жадных глаз и прожорливых желудков. Из-за такого стола не могла уйти голодной даже свадьба средних размеров. В эпицентре этого пожара жадности восседали Анархист со Скептиком. Скептик обставился тарелками, способными досыта накормить семью из четырех человек и ревниво покусывал губы. Взгляд его метался между Анархистом и раздаточным прилавком. Только что, он обнаружил у Анархиста на один пончик больше. Скептик хмуро склонился над грудой тарелок и через десять минут уже отложил вилку. Теперь, он пристально рассматривал Анархиста, тщательно жующего порцию палтуса. Напряжение достигло критической отметки в тот момент, когда Анархист невозмутимо запихнул в рот злосчастный пончик. В руке он держал третий стакан компота. Глоток, еще глоток. Внезапно Анархист побледнел и перестав жевать, закатил глаза. Пончик дальше не пролезал. Места в желудке больше не было. Скептик просветлел и поучительно произнес: "Жадность фраера сгубила". Штурман со Светиком тоже наворачивали за обе щеки, подтверждая меткость русского фольклора: "С кем поведешься, от того и наберешься". Расстегнув ремни, под восхищенными взглядами аборигенов, наша группа прошествовала к выходу. Состояние души было, как у волка, обещавшего: "Во, щас точно спою!".
С первого взгляда влюбившись во "Встречу", своей любви мы уже не изменяли. Любой маршрут наших дальнейших путешествий лежал через гостеприимное кафе. Самый невероятный вариант похода становился близким и доступным, если он проходил через "Встречу".
До вылета в Озерновский оставалось более суток. Окончательно разнежившись в бане, Светка рвалась теперь в бассейн. Штурман по-родственному ее поддерживала, обещая нам взамен невероятные трудности на Охотском море. Мы с Анархистом без восторга встретили эту идею. Поход должен быть аскетичным. Под давлением двух женщин мы смирились с неизбежным и уже к вечеру оказались в Термальном. Палатку поставили за чертой поселка, и только шум машин, проходящих по грунтовой дороге, напоминал о цивилизации. Дорога выходила на перевал и вызывала отвлеченное любопытство. Впервые в жизни Светик наелась до отвала и непривычная тяжесть в желудке быстро привела ее в привычное положение лежа. Наше традиционное чаепитие затянулось и мы долго смотрели на огромные камчатские звезды. Чаепитие занимало важное место в нашей жизни и вызывало немало споров. Штурман обожала крепкий чай и всегда заваривала его сама. Дозировка была лошадиная. Обычно, Машка высыпала в котелок не менее полпачки "Бодрости". Но часто, задумавшись, бухала в воду почти целую. Чай по цвету напоминал мазут, а на вкус был горьким, как дубовая кора. Скептик с детства привык к чуть подкрашенной водице и с отвращением смотрел на это варево. Анархист занимал позицию где-то посередине между экстремистами, но и он периодически ворчал на штурмановскую стряпню. Однажды он выдал теорию, что Машкин экстракт здорово крепит. Определенные проблемы с этим вопросом вспыхивали на моем горизонте. Где-то я вычитал, что носорог обладает злым и раздражительным характером именно из-за запоров. Прислушиваясь к позывам своего характера, я ненавидел мазутный напиток всем своим существом.
Ночь прошла беспокойно. Светик всю ночь металась и что-то выкрикивала во сне. Утром дословно воспроизвести ее лепет я не мог. Но общий смысл был ясен.
Бежит дорога все вперед.
Куда она зовет?
Какой готовит поворот?
Какой узор совьет?
Вперед по тысяче дорог
Теперь другим шагать,
А мне б - свернуть на огонек
Да чуточку поспать. .
Последняя строка ничего нового не открывала. Именно Светик считает своим идеалом Риппа ван Винкля, проспавшего сто лет. Именно Светику принадлежит бессмертный афоризм: "Зачем рано вставать, если мы не спешим на самолет и не опаздываем на автобус?" Родившийся уже на третий день похода, он глубоко ранил нас с Анархистом. Оправившись от первого шока, мы взяли его на вооружение. Каждое утро лежа в палатке один из нас произносил:
"Уже утро, пора вставать". Второй традиционно выдавал Светкин тезис и начинал трясти сладко спящего автора.
С этим вопросом все было ясно. А вот что за огонек отыскала неугомонная Светик? Это была загадка. Позавтракав, Светик вытерла губки и радостно сообщила ответ на мучивший меня вопрос. "Я еду в Москву" - проворковала она. Более странных слов камчатская земля не слышала со времен вторжения англо-французского десанта. В изумлении мы уставились на Штурмана. Она невозмутимо попыхивала сигаретой. Очевидно, вопрос был уже заранее решен. Уже предвкушая дым отечества, Светик сноровисто собирала рюкзак. Деловито выложив из него котелок, накомарник и слабительное (свое политическое завещание нам), она дала интервью ошарашенным Скептику и Анархисту. На немой вопрос "Почему?" прозвучали сразу два ответа. Светик основательно подготовилась к пресс-конференции. "Во-первых, мне не в чем ходить" - напустив грустный вид, сообщила страдалица. О том, что у нее есть собственные кроссовки и короткие сапожки, она предпочла не вспоминать. "А во-вторых, у меня в Москве есть дела" - добавила Светка, пресекая возможный диспут. "Ну так же не делают" - простонал Анархист и заглядывая мне в глаза тихо спросил: "А как мы?" Я клятвенно заверил его, что буду стоять насмерть. Даже, если и Штурман последует примеру беглянки. А Штурман нас бросать не собиралась.
Неожиданный финт Светика очень плохо сказался на психологическом климате нашей поредевшей компании. За две недели мы притерлись друг к другу и представляли собой уже единый механизм. Потеряв такую видную деталь, как Светик, он начал давать сбои. Придав своим постным лицам участливое выражение, мы проводили Светика-Азефа в последний путь. Он проходил через радоновый бассейн на автобусную остановку. Искупавшись в теплой водичке, Светик ободряюще помахала рукой, улыбнулась и скрылась в автобусе. В воздухе еще долго висела улыбка Чеширского кота. С тех пор не люблю котов.
До самолета оставались почти сутки, и мы, понурив головы, слонялись по поселку. Утренние неприятности очень взволновали нас с Анархистом. А, как известно, волнения вызывают сильный голод. Столовой в этой дыре не было, и дорога привела нас в продуктовый магазин. В продаже были только разливное молоко и хлеб. Мы смотрели на изобилие еды такими жадными глазами, что сердобольная Штурман выпросила у какой-то бабки пустую литровую банку. Заплатив за три литра молока, мы пообещали продавщице подойти с баночкой еще пару раз. Тут же, у крылечка, расположились. Штурман предпочла сигарету, а мы с Анархистом, попивая молоко, с грустью вспоминали Светика. Впрочем, грусть не помешала нам выпить три литра молока на двоих и закусить четырьмя батонами хлеба, Залив тоску молоком, мы добивали до конца ставший ненужным день. Штурман устроила постирушки, а мы бродили по дороге, любуясь огромной сопкой, заслонявшей полнеба. Мы прощались с ней, такой суровой и заманчивой. Прощались, чтобы сказать завтра "здравствуй" Озерновскому, Охотскому морю, а чуть позднее, и цели нашего похода - заповедному озеру.
"Привет покорителям Харченского". Списав равнодушие окружающих на нелетную погоду, мы нанесли визит в общепитовское заведение с символическим названием "Встреча". Очередь безучастно восприняла наше появление. Даже пыльные рюкзаки не внесли оживления. Расшевелить это болото стало делом чести. Затерявшись в толпе, мы выжидали подходящий момент. Скоро он представился. Проникнув к стойке раздачи, мы оказались в родной стихии. Вот оно, наше истинное призвание. Мы забаррикадировали подносами кассу, устроив затор. Блюда молниеносно исчезали с прилавка и появлялись вновь уже в наших руках. Раздатчица не успевала подносить. Периодически кто-то из женщин спрашивал: "Это у вас что?" и не выслушав ответа складывал на поднос. Заставив подносы полностью, мы воздвигали второй этаж, потом третий. Энергия созидания не знала границ. На такое зрелище безучастно не может смотреть ни один русский человек. Эмоции, наконец, забили через край. Одни соотечественники с тревогой заглядывали в котлы - хватит ли им, другие пытались сдвинуть нашу монолитную группу с места, крича что-то про вылетающий самолет. Третьи понимающе переглядывались и уважительно произносили: "Экспедиция". А мы, купаясь в лучах славы, все таскали и таскали многоэтажные подносы к двум вместе сдвинутым столам. И только заставив снедью их полностью, мы удовлетворенно осмотрели дело своих рук. А точнее, своих жадных глаз и прожорливых желудков. Из-за такого стола не могла уйти голодной даже свадьба средних размеров. В эпицентре этого пожара жадности восседали Анархист со Скептиком. Скептик обставился тарелками, способными досыта накормить семью из четырех человек и ревниво покусывал губы. Взгляд его метался между Анархистом и раздаточным прилавком. Только что, он обнаружил у Анархиста на один пончик больше. Скептик хмуро склонился над грудой тарелок и через десять минут уже отложил вилку. Теперь, он пристально рассматривал Анархиста, тщательно жующего порцию палтуса. Напряжение достигло критической отметки в тот момент, когда Анархист невозмутимо запихнул в рот злосчастный пончик. В руке он держал третий стакан компота. Глоток, еще глоток. Внезапно Анархист побледнел и перестав жевать, закатил глаза. Пончик дальше не пролезал. Места в желудке больше не было. Скептик просветлел и поучительно произнес: "Жадность фраера сгубила". Штурман со Светиком тоже наворачивали за обе щеки, подтверждая меткость русского фольклора: "С кем поведешься, от того и наберешься". Расстегнув ремни, под восхищенными взглядами аборигенов, наша группа прошествовала к выходу. Состояние души было, как у волка, обещавшего: "Во, щас точно спою!".
С первого взгляда влюбившись во "Встречу", своей любви мы уже не изменяли. Любой маршрут наших дальнейших путешествий лежал через гостеприимное кафе. Самый невероятный вариант похода становился близким и доступным, если он проходил через "Встречу".
До вылета в Озерновский оставалось более суток. Окончательно разнежившись в бане, Светка рвалась теперь в бассейн. Штурман по-родственному ее поддерживала, обещая нам взамен невероятные трудности на Охотском море. Мы с Анархистом без восторга встретили эту идею. Поход должен быть аскетичным. Под давлением двух женщин мы смирились с неизбежным и уже к вечеру оказались в Термальном. Палатку поставили за чертой поселка, и только шум машин, проходящих по грунтовой дороге, напоминал о цивилизации. Дорога выходила на перевал и вызывала отвлеченное любопытство. Впервые в жизни Светик наелась до отвала и непривычная тяжесть в желудке быстро привела ее в привычное положение лежа. Наше традиционное чаепитие затянулось и мы долго смотрели на огромные камчатские звезды. Чаепитие занимало важное место в нашей жизни и вызывало немало споров. Штурман обожала крепкий чай и всегда заваривала его сама. Дозировка была лошадиная. Обычно, Машка высыпала в котелок не менее полпачки "Бодрости". Но часто, задумавшись, бухала в воду почти целую. Чай по цвету напоминал мазут, а на вкус был горьким, как дубовая кора. Скептик с детства привык к чуть подкрашенной водице и с отвращением смотрел на это варево. Анархист занимал позицию где-то посередине между экстремистами, но и он периодически ворчал на штурмановскую стряпню. Однажды он выдал теорию, что Машкин экстракт здорово крепит. Определенные проблемы с этим вопросом вспыхивали на моем горизонте. Где-то я вычитал, что носорог обладает злым и раздражительным характером именно из-за запоров. Прислушиваясь к позывам своего характера, я ненавидел мазутный напиток всем своим существом.
Ночь прошла беспокойно. Светик всю ночь металась и что-то выкрикивала во сне. Утром дословно воспроизвести ее лепет я не мог. Но общий смысл был ясен.
Бежит дорога все вперед.
Куда она зовет?
Какой готовит поворот?
Какой узор совьет?
Вперед по тысяче дорог
Теперь другим шагать,
А мне б - свернуть на огонек
Да чуточку поспать. .
Последняя строка ничего нового не открывала. Именно Светик считает своим идеалом Риппа ван Винкля, проспавшего сто лет. Именно Светику принадлежит бессмертный афоризм: "Зачем рано вставать, если мы не спешим на самолет и не опаздываем на автобус?" Родившийся уже на третий день похода, он глубоко ранил нас с Анархистом. Оправившись от первого шока, мы взяли его на вооружение. Каждое утро лежа в палатке один из нас произносил:
"Уже утро, пора вставать". Второй традиционно выдавал Светкин тезис и начинал трясти сладко спящего автора.
С этим вопросом все было ясно. А вот что за огонек отыскала неугомонная Светик? Это была загадка. Позавтракав, Светик вытерла губки и радостно сообщила ответ на мучивший меня вопрос. "Я еду в Москву" - проворковала она. Более странных слов камчатская земля не слышала со времен вторжения англо-французского десанта. В изумлении мы уставились на Штурмана. Она невозмутимо попыхивала сигаретой. Очевидно, вопрос был уже заранее решен. Уже предвкушая дым отечества, Светик сноровисто собирала рюкзак. Деловито выложив из него котелок, накомарник и слабительное (свое политическое завещание нам), она дала интервью ошарашенным Скептику и Анархисту. На немой вопрос "Почему?" прозвучали сразу два ответа. Светик основательно подготовилась к пресс-конференции. "Во-первых, мне не в чем ходить" - напустив грустный вид, сообщила страдалица. О том, что у нее есть собственные кроссовки и короткие сапожки, она предпочла не вспоминать. "А во-вторых, у меня в Москве есть дела" - добавила Светка, пресекая возможный диспут. "Ну так же не делают" - простонал Анархист и заглядывая мне в глаза тихо спросил: "А как мы?" Я клятвенно заверил его, что буду стоять насмерть. Даже, если и Штурман последует примеру беглянки. А Штурман нас бросать не собиралась.
Неожиданный финт Светика очень плохо сказался на психологическом климате нашей поредевшей компании. За две недели мы притерлись друг к другу и представляли собой уже единый механизм. Потеряв такую видную деталь, как Светик, он начал давать сбои. Придав своим постным лицам участливое выражение, мы проводили Светика-Азефа в последний путь. Он проходил через радоновый бассейн на автобусную остановку. Искупавшись в теплой водичке, Светик ободряюще помахала рукой, улыбнулась и скрылась в автобусе. В воздухе еще долго висела улыбка Чеширского кота. С тех пор не люблю котов.
До самолета оставались почти сутки, и мы, понурив головы, слонялись по поселку. Утренние неприятности очень взволновали нас с Анархистом. А, как известно, волнения вызывают сильный голод. Столовой в этой дыре не было, и дорога привела нас в продуктовый магазин. В продаже были только разливное молоко и хлеб. Мы смотрели на изобилие еды такими жадными глазами, что сердобольная Штурман выпросила у какой-то бабки пустую литровую банку. Заплатив за три литра молока, мы пообещали продавщице подойти с баночкой еще пару раз. Тут же, у крылечка, расположились. Штурман предпочла сигарету, а мы с Анархистом, попивая молоко, с грустью вспоминали Светика. Впрочем, грусть не помешала нам выпить три литра молока на двоих и закусить четырьмя батонами хлеба, Залив тоску молоком, мы добивали до конца ставший ненужным день. Штурман устроила постирушки, а мы бродили по дороге, любуясь огромной сопкой, заслонявшей полнеба. Мы прощались с ней, такой суровой и заманчивой. Прощались, чтобы сказать завтра "здравствуй" Озерновскому, Охотскому морю, а чуть позднее, и цели нашего похода - заповедному озеру.
РМЗС-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
Re: Камчатская песня
Человек предполагает, а Бог располагает. Подтверждение этой поговорке буквально свалилось на наши головы. Ровно через сутки мы вновь оказались в Термальном, и ставили палатку на ставшим уже привычным место. Огромная сопка по-прежнему маячила на горизонте, приковывая внимание. Но смотрели мы на нее уже другими глазами. Но обо всем по порядку.
На следующий после бегства Светки день, мы сидели в автобусе, везущем нас в аэропорт. Настроение было самое боевое, и Штурман, привычно разложив карту на коленях, набрасывала очередной маршрут похода. Абориген, сидевший сзади, с интересом наблюдал за Машкиными манипуляциями. Я уже упоминал, что аборигены просто обожают «схемки». Не выдержав искушения, он попросил карту и важно сообщил, что родом из этих самых мест и сейчас снова летит туда. "Попутчик" - решили мы и гордо показали свои билеты. Попутчик сообщил весьма важные новости. Во-первых, в Озерновский три дня не летают самолеты, и в аэропорту скопилась уйма народу. Во-вторых, судно, на котором мы собирались вернуться обратно, из Петропавловска не вышло и, естественно, в срок назад не пойдет. В-третьих, в Озерновский летают маленькие чешские самолетики, аборигены называют их "чебурашками". Вместимость - четырнадцать человек и купить билет на него практически нереально. И в-четвертых, выбраться из Озерновского другим способом невозможно. Полученная информация явилась для нас холодным душем. Два таких потрясения в течение суток не вынесла бы и более стойкая психика. Скептик сразу сник и начал осторожно намекать на отказ от полета. До возвращения оставалось всего девять дней, и перспектива застрять в этой дыре меня не прельщала. В конце концов, это мой первый поход и я до сих пор был жив и местами здоров. Анархист молчаливо поддерживал меня. Штурману же очень хотелось погулять в автономном походе с отрывом от цивилизации. Но просидев два часа в аэропорту, и она отказалась от этой идеи. На "чебурашках" вывозили лишь владельцев билетов трехдневной давности. Билеты отправили сдавать самого заинтересованного, то есть Скептика. Что он с восторгом и поспешил сделать. Итак, впереди девять дней и никаких мыслей о том, где их провести. У Анархиста был адрес знакомого по работе аборигена. Тот якобы был заядлым походником и вероятно мог подбросить идейку. Анархист и был заслан за информацией, а мы вновь провели день в аэропорту. Штурман, сменивший на этом поприще Светика, спала на лавочке. Я, радуясь новому свиданию со "Встречей", спешил официально оформить наши отношения. Вечером появился Анархист и поделился своими впечатлениями о встрече. Я же своими впечатлениями о "Встрече" не делился. Зато чувствовал себя сытым и довольным.
Ночь застала нас в Термальном. Дальше путь лежал на перевал мимо Вилюйской сопки, очаровавшей нас накануне. Впереди более шестидесяти трудных километров. Их надо было пройти или проехать на вахтовой машине, если мы ее конечно сумеем поймать. Естественно, что после длительного общения со Светиком, мы остановились на втором варианте. Зачем хорошо идти, когда можно плохо ехать. Но с машиной вышла накладка - ее просто не было. Просидев несколько часов на дороге, мы решили, что утро вечера мудренее и отправились на поиски места для стоянки. Недалеко, в зарослях, текла Паратунка. Там и остановились. Местечко было очень живописное. Но имелось два крупных недостатка. Берега реки кишмя кишели комарами и браконьерами. Если с первыми мы были хорошо знакомы, то вторые вызывали определенный интерес. Вода в Паратунке кипела - рыба шла на нерест. То и дело из воды высовывались огромные плавники, хвосты, головы. Мы заворожено смотрели на сказочное шествие. Губы шептали давно забытые названия: горбуша, чавыча, кета. Из транса вывел стрекот спиннинга. Браконьерам были чужды сантименты. Два здоровенных мужика вытаскивали одну рыбину за другой. Прожорливая рыба буквально вырывала крючок друг у друга из пасти. Побеждал, естественно, сильнейший. Поэтому на берег попадали самые большие и жирные особи. Анархист не вынес дьявольского искушения. Постанывая сквозь зубы, он выломал длинную палку и трясущимися руками привязал к ней леску. Подняв удочку на плечо, Анархист скрылся в кустах. В течение двух часов он тоскливо смотрел на безучастный поплавок. Нахальные рыбины всплывали возле самых ног и с любопытством рассматривали незадачливого рыболова. Пока Анархист развлекался, мы со Штурманом занимались приготовлением пищи. Это был один из праздничных дней. Праздником считался каждый второй день. Каждый второй день, вечером, мы вскрывали заветную банку тушенки и с наслаждением съедали. В противном случае, есть приходилось суп из концентрата. Впрочем, его мы тоже съедали с наслаждением. После бегства Светика пайка каждого возросла. Правда, Штурман равнодушно относилась к трапезе и мы с Анархистом практически вдвоем опустошали котелок. Интересно, что было бы с нашими желудками, если бы Светик благородно не самоустранилась? Если бы Штурман, подобно нам, жадно набрасывалась на еду. Об этом лучше не думать. Пока браконьеры истребляли живую рыбу, их жены неустанно атаковали нас со Штурманом. Каждые пять минут одна из них подходила к костру и настойчиво совала пару дохлых рыбин в наши руки. Мы с Машкой трезво оценивали обстановку, четко представляя: возьмешь горбушу - будешь сам готовить уху. Инициатива наказуема. Враз став вежливым как японцы, мы бесконечно повторяли: "Спасибо, спасибо, спасибо..." При этом категорически мотали головой, держа руки за спиной. Все-таки соблазн был велик. Наконец, кто-то сообразил сказать, что мы вегетарианцы и тетки, подозрительно озираясь на нас, отвалили. Едва мы перевели дух, как появился Анархист. Из каждой руки промысловика свисали рыбьи хвосты. «Вот, наловил» - скромно заметил рыболов. Впрочем, он недолго купался в лучах славы. Распоротые животы рыб быстро объяснили их происхождение. То, что не смогли сделать женщины с нами, проделали мужчины с Анархистом. Поддавшийся на провокацию браконьеров Анархист выглядел таким несчастным, что я решил ему помочь в чистке рыбы. Когда Анархист попытался отрезать горбуше голову, рыба, не согласная с этой операцией, забилась в траве. Для Скептика это пляска явилась полной неожиданностью. Ойкнув, он отпрыгнул в сторону. Чтобы скрыть смущение Скептик схватил огромное полено и что было сил, хватил несчастную по голове. Глядя на эту сцену, Штурман глупо хихикала. В этот драматический момент в действие вмешался наряд рыбинспекции. Сказать, что мы были неприятно удивлены - значит не сказать ничего. Дети частенько играют в "морские фигуры". Водящий произносит фразу: "Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три - морская фигура на месте замри". Все участники игры, скакавшие до этого вокруг ведущего, замирают. Водящий обходит их и выбирает самую впечатляющую композицию. Скептик с Анархистом дали бы сто очков форы любой "морской фигуре". Они застыли, стоя над рыбой на полусогнутых ногах. В руке Анархиста сверкал здоровенный тесак. Скептик занес над головой полено для нового удара. Но больше всего привлекли лица - отвисшие челюсти и пустые глаза наводили на размышление о даунах.
Рыбинспекция по достоинству оценила пантомиму. Бросив равнодушный взгляд на браконьеров, чинно восседающих вокруг костра, представители закона направились к нам. Очевидно, чтобы выразить свое восхищение. По мере приближения персонажи заезжего театра миниатюр начали шевелиться. Делали они это все быстрее и быстрее. Анархист забегал по поляне кругами. Скептик, предвосхищая вопрос, начал быстро говорить: "Здравствуйте, а мы вот отдыхаем. Туристы мы. Ходим туда - сюда. Забрели невзначай на эту поляну". Наконец прорезался голос и у Анархиста: " А рыбу мы не ловим. Зачем нам рыба. У нас тушенка есть..." При этом он совал стражам порядка под нос свою игрушечную удочку и проникновенно заглядывал в глаза. Штурман тоже прониклась ответственностью момента, схватила карту и вмешалась в разговор: "Вот и карта у нас есть. А идем мы на Мутновский . Только не знаем, где мы находимся и куда идти". Все это время инспектора, молча, слушали нашу ахинею и смотрели себе под ноги. Точнее, под ноги Скептику. Тот, стоя на одной ноге, пытался другой затолкать злосчастных рыбин под корягу. По закону подлости скользкая рыба не пролезала в узкую щель. Какими же идиотами мы выглядели? На этот вопрос нет ответа. Походив вокруг, они направились к машине. Неожиданно маленький мальчик, очевидно, чей-то брат или сын, наклонился к воде и вытащил полиэтиленовый пакет, полный икры. Это было в полутора метрах от нашей палатки. Дети - цветы жизни. Кто это придумал? Маленький доносчик, воображая себя Павликом Морозовым, радостно размахивал пакетом. Сознание медленно возвращалось к нам. Шок был настолько силен, что голос инспектора доносился, словно с того света. «Это ваша икра? Ваша икра? Ваша икра?» -стучало в голове. В ответ мы в унисон простонали: "Нет". "А чья? Может этих? Чем они ловят? Сетью?" - продолжал пытать инспектор. Отчаявшись, Скептик выдохнул: "Мы ничего не знаем, ничего не видели, но ловят спиннингом". Инспектор повернулся и исчез в темноте. Заурчал мотор, и наступила тишина. Обессиленные мы сидели у костра. На душе было пусто и тошно. "Не верьте данайцам, дары приносящим". Мы поверили и были повязаны по рукам и ногам. Вот причина их навязчивой щедрости. Приняв подарок, мы стали как бы их соучастниками. Как всегда, после сильной нервотрепки, нас с Анархистом одолевал голод. Мы съели тушенку, а заодно и всю рыбу. Вкус рыбы мы не чувствовали, но главное - ее было много. Браконьеры уехали, и мы остались одни. Часов в пять утра нас разбудил рев машины, к семи их было уже штук пять, не считая тучи мотоциклов. Палатка оказалась в центре импровизированного мотеля. Вокруг сновали огромные мужики. В руках каждого был спиннинг. "Ну, как рыбалка? Много наловили?" - они встретили нас как своих. "А мы, туристы, мы не ловим" - ошарашил браконьеров Анархист. Быть у воды и не замочить ног? Это не укладывалось у них в голове. Подозрительно оглядываясь, браконьеры почти мгновенно рассосались. Остался только древний дед. Наверное, разведчик. Он долго вертелся возле нас, рассказывая, как любит дагестанцев. Под дагестанцем дед имел в виду, естественно, Скептика. В откинутом на лоб колпаке, бывшим в Москве былым, с двухнедельной щетиной на лице, Скептик был похож на представителя всех национальностей сразу. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Братание завершилось тем, что старичок подарил нам огромный якорь из гвоздей, привязанный к леске, толщиной с палец. "Может, рыбку половите". Еще один дар данайцев. Соблазн был слишком велик, чтобы отказаться. Растревожив это браконьерский муравейник, мы вышли на дорогу и побрели в сторону гор. Кто рано встает, тому бог подает. Слышишь, Светик? Единственный самосвал, попавшийся на дороге, оказался попутным. Оседлав длинные доски, торчавшие из кузова, мы помчались к перевалу. Пейзаж вокруг нас менялся с калейдоскопической быстротой. Уже через час мы попали в узкое ущелье. Высокие зеленые горы стремились ввысь. Звонкие ручьи падали вниз каскадами водопадов. Следов пребывания людей не было видно, и все дышало девственной чистотой. Очень хотелось задержаться здесь, но машина мчалась дальше. Вскоре дорога пошла резко вверх и стала карабкаться серпантином все выше и выше. Куда едем, мы и сами толком не знали. Впрочем, это наше обычное состояние. Дорога вывела на перевал и потерялась. Перед нами лежало бескрайнее снежное плато. Слева, совсем рядом, высилась огромная Вилюйская сопка, Самая величественная и суровая из всех виденных на Камчатке. На горизонте едва виднелись горные хребты, полускрытые в тумане. Мутновский выпускал струи дыма. В пейзаже было что-то неземное, мир при свете горного солнца выглядел сюрреалистичным. Мы уже не сидели, это было бы кощунством. Ухватившись за борт обеими руками, стоя на подкашивающихся ногах, мы в три пары глаз взахлеб впитывали в себя неземную красоту.
Машина медленно ползла по целине, проваливалась в проталины, останавливалась, и снова вылезала на сухое место.
Холодный ветер бил в лицо, но мы ощущали себя пьяными от счастья. Пожалуй, это был пик счастья за все время путешествия на Камчатке. Глухо урча, машина медленно забралась на крутой склон, и вдалеке показались вахтовые вышки. Мы приехали в поселок буровиков, затерянный далеко в горах. Несколько зданий складского типа и кучка балоков, прилепившихся друг к другу на грузинский манер - вот и весь оплот цивилизации в суровом краю. На окраине поселка мы обнаружили пустой сарай. В нем не было стекол, но нам он казался дворцом. Самое невероятное заключалось в том, что сарай - балок был отапливаемым. Отопление было естественным, струи пара с шумом вырывались из скважин, разбросанных по поселку. В воздухе явственно ощущался запах сероводорода. Перспектива провести ночь не в вечно сырой тесной палатке, а в сухом домике буквально завораживала. Начальник участка любезно разрешил занять балок, что мы и сделали незамедлительно. Удивительно, как меняется психология домовладельца. Будучи обычными туристами, мы старались избегать общества людей и стремились к уединению. Зато теперь, завладев дворцом из двух комнат, нас не смущало шумное соседство. До темноты оставалось часа два, и мы отправились на разведку. Узенькая тропка привела нас в небольшое урочище. Едва вступив туда, мы попали в сказку. Перед нами раскинулась знаменитая Долина гейзеров, правда в миниатюре. Склоны ущелья сияли всеми цветами радуги. Горячие источники, бившие в нескольких местах, сливались с холодным ручьем, протекавшим по дну ущелья. Клубы пара скрывали часть этой изумительной картины. Время здесь буквально остановилось. Мы заворожено бродили по склонам, а передвигаться здесь надо было очень осторожно. Грунт под ногами оказался очень ненадежным. Под ним находилась кипящая вода, и малейший неверный шаг грозил ожогами. Скептик умудрился сразу же провалиться, и теперь он является обладателем собственного гейзера на Камчатке. Я не страдаю манией величия, и мне искренне жаль Светку, которая, побывав на Камчатке, так и не поняла поэзию ее души. Поэтому свой гейзер я назвал "Светик" и дарю ей.
На следующий после бегства Светки день, мы сидели в автобусе, везущем нас в аэропорт. Настроение было самое боевое, и Штурман, привычно разложив карту на коленях, набрасывала очередной маршрут похода. Абориген, сидевший сзади, с интересом наблюдал за Машкиными манипуляциями. Я уже упоминал, что аборигены просто обожают «схемки». Не выдержав искушения, он попросил карту и важно сообщил, что родом из этих самых мест и сейчас снова летит туда. "Попутчик" - решили мы и гордо показали свои билеты. Попутчик сообщил весьма важные новости. Во-первых, в Озерновский три дня не летают самолеты, и в аэропорту скопилась уйма народу. Во-вторых, судно, на котором мы собирались вернуться обратно, из Петропавловска не вышло и, естественно, в срок назад не пойдет. В-третьих, в Озерновский летают маленькие чешские самолетики, аборигены называют их "чебурашками". Вместимость - четырнадцать человек и купить билет на него практически нереально. И в-четвертых, выбраться из Озерновского другим способом невозможно. Полученная информация явилась для нас холодным душем. Два таких потрясения в течение суток не вынесла бы и более стойкая психика. Скептик сразу сник и начал осторожно намекать на отказ от полета. До возвращения оставалось всего девять дней, и перспектива застрять в этой дыре меня не прельщала. В конце концов, это мой первый поход и я до сих пор был жив и местами здоров. Анархист молчаливо поддерживал меня. Штурману же очень хотелось погулять в автономном походе с отрывом от цивилизации. Но просидев два часа в аэропорту, и она отказалась от этой идеи. На "чебурашках" вывозили лишь владельцев билетов трехдневной давности. Билеты отправили сдавать самого заинтересованного, то есть Скептика. Что он с восторгом и поспешил сделать. Итак, впереди девять дней и никаких мыслей о том, где их провести. У Анархиста был адрес знакомого по работе аборигена. Тот якобы был заядлым походником и вероятно мог подбросить идейку. Анархист и был заслан за информацией, а мы вновь провели день в аэропорту. Штурман, сменивший на этом поприще Светика, спала на лавочке. Я, радуясь новому свиданию со "Встречей", спешил официально оформить наши отношения. Вечером появился Анархист и поделился своими впечатлениями о встрече. Я же своими впечатлениями о "Встрече" не делился. Зато чувствовал себя сытым и довольным.
Ночь застала нас в Термальном. Дальше путь лежал на перевал мимо Вилюйской сопки, очаровавшей нас накануне. Впереди более шестидесяти трудных километров. Их надо было пройти или проехать на вахтовой машине, если мы ее конечно сумеем поймать. Естественно, что после длительного общения со Светиком, мы остановились на втором варианте. Зачем хорошо идти, когда можно плохо ехать. Но с машиной вышла накладка - ее просто не было. Просидев несколько часов на дороге, мы решили, что утро вечера мудренее и отправились на поиски места для стоянки. Недалеко, в зарослях, текла Паратунка. Там и остановились. Местечко было очень живописное. Но имелось два крупных недостатка. Берега реки кишмя кишели комарами и браконьерами. Если с первыми мы были хорошо знакомы, то вторые вызывали определенный интерес. Вода в Паратунке кипела - рыба шла на нерест. То и дело из воды высовывались огромные плавники, хвосты, головы. Мы заворожено смотрели на сказочное шествие. Губы шептали давно забытые названия: горбуша, чавыча, кета. Из транса вывел стрекот спиннинга. Браконьерам были чужды сантименты. Два здоровенных мужика вытаскивали одну рыбину за другой. Прожорливая рыба буквально вырывала крючок друг у друга из пасти. Побеждал, естественно, сильнейший. Поэтому на берег попадали самые большие и жирные особи. Анархист не вынес дьявольского искушения. Постанывая сквозь зубы, он выломал длинную палку и трясущимися руками привязал к ней леску. Подняв удочку на плечо, Анархист скрылся в кустах. В течение двух часов он тоскливо смотрел на безучастный поплавок. Нахальные рыбины всплывали возле самых ног и с любопытством рассматривали незадачливого рыболова. Пока Анархист развлекался, мы со Штурманом занимались приготовлением пищи. Это был один из праздничных дней. Праздником считался каждый второй день. Каждый второй день, вечером, мы вскрывали заветную банку тушенки и с наслаждением съедали. В противном случае, есть приходилось суп из концентрата. Впрочем, его мы тоже съедали с наслаждением. После бегства Светика пайка каждого возросла. Правда, Штурман равнодушно относилась к трапезе и мы с Анархистом практически вдвоем опустошали котелок. Интересно, что было бы с нашими желудками, если бы Светик благородно не самоустранилась? Если бы Штурман, подобно нам, жадно набрасывалась на еду. Об этом лучше не думать. Пока браконьеры истребляли живую рыбу, их жены неустанно атаковали нас со Штурманом. Каждые пять минут одна из них подходила к костру и настойчиво совала пару дохлых рыбин в наши руки. Мы с Машкой трезво оценивали обстановку, четко представляя: возьмешь горбушу - будешь сам готовить уху. Инициатива наказуема. Враз став вежливым как японцы, мы бесконечно повторяли: "Спасибо, спасибо, спасибо..." При этом категорически мотали головой, держа руки за спиной. Все-таки соблазн был велик. Наконец, кто-то сообразил сказать, что мы вегетарианцы и тетки, подозрительно озираясь на нас, отвалили. Едва мы перевели дух, как появился Анархист. Из каждой руки промысловика свисали рыбьи хвосты. «Вот, наловил» - скромно заметил рыболов. Впрочем, он недолго купался в лучах славы. Распоротые животы рыб быстро объяснили их происхождение. То, что не смогли сделать женщины с нами, проделали мужчины с Анархистом. Поддавшийся на провокацию браконьеров Анархист выглядел таким несчастным, что я решил ему помочь в чистке рыбы. Когда Анархист попытался отрезать горбуше голову, рыба, не согласная с этой операцией, забилась в траве. Для Скептика это пляска явилась полной неожиданностью. Ойкнув, он отпрыгнул в сторону. Чтобы скрыть смущение Скептик схватил огромное полено и что было сил, хватил несчастную по голове. Глядя на эту сцену, Штурман глупо хихикала. В этот драматический момент в действие вмешался наряд рыбинспекции. Сказать, что мы были неприятно удивлены - значит не сказать ничего. Дети частенько играют в "морские фигуры". Водящий произносит фразу: "Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три - морская фигура на месте замри". Все участники игры, скакавшие до этого вокруг ведущего, замирают. Водящий обходит их и выбирает самую впечатляющую композицию. Скептик с Анархистом дали бы сто очков форы любой "морской фигуре". Они застыли, стоя над рыбой на полусогнутых ногах. В руке Анархиста сверкал здоровенный тесак. Скептик занес над головой полено для нового удара. Но больше всего привлекли лица - отвисшие челюсти и пустые глаза наводили на размышление о даунах.
Рыбинспекция по достоинству оценила пантомиму. Бросив равнодушный взгляд на браконьеров, чинно восседающих вокруг костра, представители закона направились к нам. Очевидно, чтобы выразить свое восхищение. По мере приближения персонажи заезжего театра миниатюр начали шевелиться. Делали они это все быстрее и быстрее. Анархист забегал по поляне кругами. Скептик, предвосхищая вопрос, начал быстро говорить: "Здравствуйте, а мы вот отдыхаем. Туристы мы. Ходим туда - сюда. Забрели невзначай на эту поляну". Наконец прорезался голос и у Анархиста: " А рыбу мы не ловим. Зачем нам рыба. У нас тушенка есть..." При этом он совал стражам порядка под нос свою игрушечную удочку и проникновенно заглядывал в глаза. Штурман тоже прониклась ответственностью момента, схватила карту и вмешалась в разговор: "Вот и карта у нас есть. А идем мы на Мутновский . Только не знаем, где мы находимся и куда идти". Все это время инспектора, молча, слушали нашу ахинею и смотрели себе под ноги. Точнее, под ноги Скептику. Тот, стоя на одной ноге, пытался другой затолкать злосчастных рыбин под корягу. По закону подлости скользкая рыба не пролезала в узкую щель. Какими же идиотами мы выглядели? На этот вопрос нет ответа. Походив вокруг, они направились к машине. Неожиданно маленький мальчик, очевидно, чей-то брат или сын, наклонился к воде и вытащил полиэтиленовый пакет, полный икры. Это было в полутора метрах от нашей палатки. Дети - цветы жизни. Кто это придумал? Маленький доносчик, воображая себя Павликом Морозовым, радостно размахивал пакетом. Сознание медленно возвращалось к нам. Шок был настолько силен, что голос инспектора доносился, словно с того света. «Это ваша икра? Ваша икра? Ваша икра?» -стучало в голове. В ответ мы в унисон простонали: "Нет". "А чья? Может этих? Чем они ловят? Сетью?" - продолжал пытать инспектор. Отчаявшись, Скептик выдохнул: "Мы ничего не знаем, ничего не видели, но ловят спиннингом". Инспектор повернулся и исчез в темноте. Заурчал мотор, и наступила тишина. Обессиленные мы сидели у костра. На душе было пусто и тошно. "Не верьте данайцам, дары приносящим". Мы поверили и были повязаны по рукам и ногам. Вот причина их навязчивой щедрости. Приняв подарок, мы стали как бы их соучастниками. Как всегда, после сильной нервотрепки, нас с Анархистом одолевал голод. Мы съели тушенку, а заодно и всю рыбу. Вкус рыбы мы не чувствовали, но главное - ее было много. Браконьеры уехали, и мы остались одни. Часов в пять утра нас разбудил рев машины, к семи их было уже штук пять, не считая тучи мотоциклов. Палатка оказалась в центре импровизированного мотеля. Вокруг сновали огромные мужики. В руках каждого был спиннинг. "Ну, как рыбалка? Много наловили?" - они встретили нас как своих. "А мы, туристы, мы не ловим" - ошарашил браконьеров Анархист. Быть у воды и не замочить ног? Это не укладывалось у них в голове. Подозрительно оглядываясь, браконьеры почти мгновенно рассосались. Остался только древний дед. Наверное, разведчик. Он долго вертелся возле нас, рассказывая, как любит дагестанцев. Под дагестанцем дед имел в виду, естественно, Скептика. В откинутом на лоб колпаке, бывшим в Москве былым, с двухнедельной щетиной на лице, Скептик был похож на представителя всех национальностей сразу. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Братание завершилось тем, что старичок подарил нам огромный якорь из гвоздей, привязанный к леске, толщиной с палец. "Может, рыбку половите". Еще один дар данайцев. Соблазн был слишком велик, чтобы отказаться. Растревожив это браконьерский муравейник, мы вышли на дорогу и побрели в сторону гор. Кто рано встает, тому бог подает. Слышишь, Светик? Единственный самосвал, попавшийся на дороге, оказался попутным. Оседлав длинные доски, торчавшие из кузова, мы помчались к перевалу. Пейзаж вокруг нас менялся с калейдоскопической быстротой. Уже через час мы попали в узкое ущелье. Высокие зеленые горы стремились ввысь. Звонкие ручьи падали вниз каскадами водопадов. Следов пребывания людей не было видно, и все дышало девственной чистотой. Очень хотелось задержаться здесь, но машина мчалась дальше. Вскоре дорога пошла резко вверх и стала карабкаться серпантином все выше и выше. Куда едем, мы и сами толком не знали. Впрочем, это наше обычное состояние. Дорога вывела на перевал и потерялась. Перед нами лежало бескрайнее снежное плато. Слева, совсем рядом, высилась огромная Вилюйская сопка, Самая величественная и суровая из всех виденных на Камчатке. На горизонте едва виднелись горные хребты, полускрытые в тумане. Мутновский выпускал струи дыма. В пейзаже было что-то неземное, мир при свете горного солнца выглядел сюрреалистичным. Мы уже не сидели, это было бы кощунством. Ухватившись за борт обеими руками, стоя на подкашивающихся ногах, мы в три пары глаз взахлеб впитывали в себя неземную красоту.
Машина медленно ползла по целине, проваливалась в проталины, останавливалась, и снова вылезала на сухое место.
Холодный ветер бил в лицо, но мы ощущали себя пьяными от счастья. Пожалуй, это был пик счастья за все время путешествия на Камчатке. Глухо урча, машина медленно забралась на крутой склон, и вдалеке показались вахтовые вышки. Мы приехали в поселок буровиков, затерянный далеко в горах. Несколько зданий складского типа и кучка балоков, прилепившихся друг к другу на грузинский манер - вот и весь оплот цивилизации в суровом краю. На окраине поселка мы обнаружили пустой сарай. В нем не было стекол, но нам он казался дворцом. Самое невероятное заключалось в том, что сарай - балок был отапливаемым. Отопление было естественным, струи пара с шумом вырывались из скважин, разбросанных по поселку. В воздухе явственно ощущался запах сероводорода. Перспектива провести ночь не в вечно сырой тесной палатке, а в сухом домике буквально завораживала. Начальник участка любезно разрешил занять балок, что мы и сделали незамедлительно. Удивительно, как меняется психология домовладельца. Будучи обычными туристами, мы старались избегать общества людей и стремились к уединению. Зато теперь, завладев дворцом из двух комнат, нас не смущало шумное соседство. До темноты оставалось часа два, и мы отправились на разведку. Узенькая тропка привела нас в небольшое урочище. Едва вступив туда, мы попали в сказку. Перед нами раскинулась знаменитая Долина гейзеров, правда в миниатюре. Склоны ущелья сияли всеми цветами радуги. Горячие источники, бившие в нескольких местах, сливались с холодным ручьем, протекавшим по дну ущелья. Клубы пара скрывали часть этой изумительной картины. Время здесь буквально остановилось. Мы заворожено бродили по склонам, а передвигаться здесь надо было очень осторожно. Грунт под ногами оказался очень ненадежным. Под ним находилась кипящая вода, и малейший неверный шаг грозил ожогами. Скептик умудрился сразу же провалиться, и теперь он является обладателем собственного гейзера на Камчатке. Я не страдаю манией величия, и мне искренне жаль Светку, которая, побывав на Камчатке, так и не поняла поэзию ее души. Поэтому свой гейзер я назвал "Светик" и дарю ей.
РМЗС-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
Re: Камчатская песня
Ночь в теплом доме затянулась. Оказавшись впервые за двадцать дней в комфортных условиях, мы буквально купались в них. Часов в одиннадцать наше трио выползло из поселка и весело зашлепало по снегу в сторону Мутновского. Идти пришлось по плато, похожему на то, что мы видели накануне. Если не считать сразу промокших ног, то все было замечательно. Уже часа через два мы достигли подножия Мутновского. Пресытившись восхождениями, мы не собирались покорять и эту вершину. Цель была скромнее - побродить по отрогам и в пять часов начать спуск вниз. До поселка два часа ходьбы, а темнеет в горах очень рано. Подъем оказался удивительно простым - ни шквального ветра Авачинской, ни убийственной мошки Харченского. Легкость подъема подтолкнула меня на мысль залезть и на Мутновский. Анархист дал мне строгую отповедь. Мы, мол, решили просто погулять, и он-де не настроился на подъем. Вид сверху открывался просто захватывающий. Горные хребты были значительно ниже нас. Над ними проплывали облака, сверху напоминавшие барашков. И даже вертолет букашкой пролетел под нами. Ну, кто мы, если не горные орлы?
Потихоньку мы достигли почти самой вершины, и ровно в пять я показал Анархисту на часы. Его дальнейшее поведение здорово меня удивило. Заявив, что у него проснулся ходунчик, Анархист полез вперед. На мои слова: "Мы дальше не пойдем и как договорились, спускаемся вниз" реакция была такой: "А вас никто и не заставляет". Штурман значительно отстала и, как всегда, оказалась в неведении по поводу происходящих событий. Она не допускала мысли о неверности Анархиста и предложила его подождать. Просидев безрезультатно час под накрапывающим дождем, мы начали спуск. Сумерки уже спустились на вершину. Затягивать начало спуска было нельзя. Штурман всячески задерживала движение вниз, постоянно оглядывалась и всматривалась в скалы. Я слишком хорошо знаю Анархиста, чтобы наивно рассчитывать на его скорое возвращение. Фактически он бросил нас, а теперь своим отсутствием доставлял дополнительные неприятности. Снег, по которому было так легко идти утром, вечером превратился в жидкую кашу. С гор побежали ручьи. Идти пришлось по колено в грязной воде. Около девяти вечера мы добрались до поселка, который уже полностью скрылся в темноте. Сидя у костра, мы цедили чай. Штурман все больше начинала нервничать. Вслух она ничего не говорила, но внутренне была напряжена до предела. Напрасно я уверял ее, что с Анархистом ничего случиться не может. Что по раскисшей дороге в темноте он будет брести очень долго. К половине двенадцатого Штурман окончательно запсиховала. По ее мнению, на рассвете мы должны были поднимать людей на поиски Анархиста. Ну почему столько суеты из-за этого засранца.
В двенадцать из мрака вынырнула фигурка Анархиста и проскользнула к костру. В руках он держал камень размером с голову. Карманы подозрительно топорщились. Наверное, там была веревка. "Где он топиться собрался? Шантажист чертов!" - подумал я. Сходу он начал укорять нас со Штурманом в том, что мы не дошли до вершины и тем самым лишили себя удивительного зрелища - потухшего кратера. В нашем лице Анархиста встретило холодное отчуждение. Поняв, что общественное мнение явно против него, Анархист поменял тон и стал снова лепетать про малый язычок. Штурман взяла котелок и отправилась в распадок за водой для Анархиста. Несмотря на свои стенания, он съел все, что ему предложили, и после нашего демонстративного ухода от костра еще долго гремел котелками, подъедая остатки. День, начавшийся так хорошо, заканчивался на минорной ноте. Судя по богатырскому храпу, донимавшему нас всю ночь, угрызения совести Анархиста больше не посещали, и следовать за тургеневской Муму он теперь не собирался. Утром погода испортилась, и на поселок опустился туман. Видимость составляла метров двести. Мы было приготовились завтракать, но Штурман договорилась с водителем вахтовки, уходившей на большую землю. Через десять минут мы стояли возле машины с рюкзаками. Точнее, стояли мы с Машкой, Анархист, в какой бы спешке мы ни собирались, был верен себе. Он взял за правило быть готовым к выходу ровно через десять минут после того, как последний из нас вскидывал рюкзак на плечи.
Вахтовка представляла собой КамАЗ, на шасси которого высилась металлическая коробка. Вместимость двенадцать человек. Каково же было наше удивление, когда желающих уехать оказалось двадцать шесть. За спиной у каждого "ермак". Готов поспорить, что путешествовать в подобных условиях, мало кому доводилось. Задняя лавка доверху было забита пустыми коробками из-под яиц. На оставшихся четырех квадратных метрах ютилось двадцать шесть бедолаг-туристов. Чтобы хотя бы отдаленно представить себе эту жуткую картину, надо прокатиться в метро на участке Новокузнецкая - Домодедовская в час пик. А теперь вообразите, что этот вагон прессованных козинаков, без остановок отправляется в Нижний Новгород. Штурман примостилась на лавке и, действуя в лучших Светкиных традициях, пыталась заснуть. Нам с Анархистом было не до сна. Вцепившись обеими руками в края люка в центре крыши, мы висели, словно две сосиски. Соседние сосиски оказались латышскими. Двадцать ребят и девчонок из латышского десанта на Камчатку. Многие были в джинсах и модных кроссовках. Рюкзаки увешаны красочными ярлыками, бирками и наклейками. Рядом с нами, они смотрелись как бабочки-однодневки. Еще трое из Свердловска. Эти подкупали основательностью снаряжения и вызывали уважение. Латыши приехали в поселок на этой же самой вахтовке накануне вечером. Руководитель их группы сразу понял, что полярная тундра не для этих пижонов, многие из которых самые дальние походы в своей жизни совершали в магазин за хлебом. Впрочем как и Скептик. Следующая вахтовка уходила только через неделю. Несолоно хлебавши, латыши возвращались назад. Они так и не увидели Мутновского. Один из иностранцев не вынес тесноты (сразу видно Европу) и вылез на крышу. Там он и сидел всю дорогу, периодически сообщая, что вокруг одно "молоко". Свободнее не стало, но мне удалось поставить одну ногу на пол, и я гадал, сколько в таком положении можно простоять. Машина в тумане ползла со скоростью четыре километра в час. Часа через полтора езды водитель пожалел нас и сделал остановку. Все высыпали наружу. Лучше бы этот альтруист не останавливался. Втиснуться обратно нам никак не удавалось. Наконец, машина вновь тронулась. На этот раз нам с Анархистом удалось сесть на пол. Наши тела намертво заклинило между чьими-то ногами. Хозяев определить было невозможно, но было ясно, что ноги женские. Вибрирующий металлический пол не лучшее место для сидения, но выбирать не приходилось. Пять часов, проведенные в вахтовой душегубке, показались нам вечностью. С трудом мы извлекли свои рюкзаки из недр безразмерной машины. Когда Скептику передали нечто, напоминающее толстый саквояж, он долго отказывался признать в нем свой полутораметровый рюкзак. Когда на лямке этого чудовища он увидел свои белые волейбольные наколенники, то пришел в неописуемый восторг: "Сколько вещей, оказывается, в него еще можно запихнуть". Мы стояли на дороге в пятнадцати километрах от Термального и были подвержены лишь одному желанию - приткнуться с палаткой где-нибудь на Паратунке. Обилие контактов с людьми очень утомило, хотелось общаться лишь с природой. Латыши тоже стояли в недоумении и поглядывали на нас. Штурман покосилась в их сторону и вынесла приговор: "Господи, идем куда угодно. Только подальше от этих!". Чувствуя пристальное внимание к своим скромным персонам, мы бодро рванули в мокрые кусты и наконец, оторвались от бывших попутчиков. Расположились на самом берегу реки. На это раз выбрали место, где не было следов машин и мотоциклов. Воспоминания о браконьерах и рыбохране были еще свежи. Рыба в реке по-прежнему шла сплошным потоком. Охотничий инстинкт оказался сильнее страха. Анархисту не терпелось обновить подарок старого браконьера. Скептик со Штурманом развели костер и установили палатку. Анархист носился по окрестным кустам и громко булькал, забрасывая свой варварский механизм в воду. Вскоре он предстал перед нами, гордо неся пойманную горбушу. Ловить ее оказалось удивительно просто. Вода была достаточно прозрачной и дождавшись момента, когда рыба проплывала между берегом и "якорем", Анархист дергал свою импровизированную мормышку и вытаскивал добычу. Скептик присоединился к Анархисту и теперь ходил вдоль берега, выискивая в реке рыбу поаппетитнее. Периодически они устраивали шумные дебаты по поводу названия проплывавших рыб. Анархист руководствовался скудными сведениями, почерпнутыми в рыбных магазинах. Скептик вспоминал картинки из какого-то пособия по рыболовству. Штурман завалилась спать и громкие крики натуралистов, казалось, совсем не мешали ей. Наконец, из воды была извлечена самка, и число пойманных рыб достигло трех. Больше нам было не съесть. Ловля была закончена. Анархист с сожалением смотрел на беснующуюся в реке рыбу. Но мы не браконьеры и ловили только для еды. Чем и гордимся. Долгими мытарствами мы заслужили свой царский обед. На первое - горбуша варенная, на второе - горбуша жаренная, на третье -красная икра. Правда, Анархист уверяет, что ел он исключительно кету. Но это не суть. Каждый волен, есть что хочет. Икры в брюхе у рыбы оказалось почти с банку. Мы приготовили ее за двадцать минут. Аборигены называют такую икорку "Пятиминуткой".
В театральных буфетах продают бутерброды, где икра на тонком куске хлеба напоминает плевок в раковине унитаза. Наши бутерброды выглядели иначе. Огромная зернистая шапка свисала с заплесневелых ломтиков хлеба. Самопальная икра была не очень вкусная. Но мы упивались возможностью небрежно ронять янтарные зерна себе на колени, стряхивать с губ в траву. Незабываемое ощущение бесшабашного расточительства. Опять гены дали себя знать. Видно, были в роду купчишки. Вот как же куражась, они прикуривали от сторублевых ассигнаций. Штурман не принимала участия в нашем русском удалом разгуле. Она сидела в стороне и брезгливо поглядывала на горку драгоценной добычи. Ну, Машка, обгрызешь ты себе еще локти от досады.
Потихоньку мы достигли почти самой вершины, и ровно в пять я показал Анархисту на часы. Его дальнейшее поведение здорово меня удивило. Заявив, что у него проснулся ходунчик, Анархист полез вперед. На мои слова: "Мы дальше не пойдем и как договорились, спускаемся вниз" реакция была такой: "А вас никто и не заставляет". Штурман значительно отстала и, как всегда, оказалась в неведении по поводу происходящих событий. Она не допускала мысли о неверности Анархиста и предложила его подождать. Просидев безрезультатно час под накрапывающим дождем, мы начали спуск. Сумерки уже спустились на вершину. Затягивать начало спуска было нельзя. Штурман всячески задерживала движение вниз, постоянно оглядывалась и всматривалась в скалы. Я слишком хорошо знаю Анархиста, чтобы наивно рассчитывать на его скорое возвращение. Фактически он бросил нас, а теперь своим отсутствием доставлял дополнительные неприятности. Снег, по которому было так легко идти утром, вечером превратился в жидкую кашу. С гор побежали ручьи. Идти пришлось по колено в грязной воде. Около девяти вечера мы добрались до поселка, который уже полностью скрылся в темноте. Сидя у костра, мы цедили чай. Штурман все больше начинала нервничать. Вслух она ничего не говорила, но внутренне была напряжена до предела. Напрасно я уверял ее, что с Анархистом ничего случиться не может. Что по раскисшей дороге в темноте он будет брести очень долго. К половине двенадцатого Штурман окончательно запсиховала. По ее мнению, на рассвете мы должны были поднимать людей на поиски Анархиста. Ну почему столько суеты из-за этого засранца.
В двенадцать из мрака вынырнула фигурка Анархиста и проскользнула к костру. В руках он держал камень размером с голову. Карманы подозрительно топорщились. Наверное, там была веревка. "Где он топиться собрался? Шантажист чертов!" - подумал я. Сходу он начал укорять нас со Штурманом в том, что мы не дошли до вершины и тем самым лишили себя удивительного зрелища - потухшего кратера. В нашем лице Анархиста встретило холодное отчуждение. Поняв, что общественное мнение явно против него, Анархист поменял тон и стал снова лепетать про малый язычок. Штурман взяла котелок и отправилась в распадок за водой для Анархиста. Несмотря на свои стенания, он съел все, что ему предложили, и после нашего демонстративного ухода от костра еще долго гремел котелками, подъедая остатки. День, начавшийся так хорошо, заканчивался на минорной ноте. Судя по богатырскому храпу, донимавшему нас всю ночь, угрызения совести Анархиста больше не посещали, и следовать за тургеневской Муму он теперь не собирался. Утром погода испортилась, и на поселок опустился туман. Видимость составляла метров двести. Мы было приготовились завтракать, но Штурман договорилась с водителем вахтовки, уходившей на большую землю. Через десять минут мы стояли возле машины с рюкзаками. Точнее, стояли мы с Машкой, Анархист, в какой бы спешке мы ни собирались, был верен себе. Он взял за правило быть готовым к выходу ровно через десять минут после того, как последний из нас вскидывал рюкзак на плечи.
Вахтовка представляла собой КамАЗ, на шасси которого высилась металлическая коробка. Вместимость двенадцать человек. Каково же было наше удивление, когда желающих уехать оказалось двадцать шесть. За спиной у каждого "ермак". Готов поспорить, что путешествовать в подобных условиях, мало кому доводилось. Задняя лавка доверху было забита пустыми коробками из-под яиц. На оставшихся четырех квадратных метрах ютилось двадцать шесть бедолаг-туристов. Чтобы хотя бы отдаленно представить себе эту жуткую картину, надо прокатиться в метро на участке Новокузнецкая - Домодедовская в час пик. А теперь вообразите, что этот вагон прессованных козинаков, без остановок отправляется в Нижний Новгород. Штурман примостилась на лавке и, действуя в лучших Светкиных традициях, пыталась заснуть. Нам с Анархистом было не до сна. Вцепившись обеими руками в края люка в центре крыши, мы висели, словно две сосиски. Соседние сосиски оказались латышскими. Двадцать ребят и девчонок из латышского десанта на Камчатку. Многие были в джинсах и модных кроссовках. Рюкзаки увешаны красочными ярлыками, бирками и наклейками. Рядом с нами, они смотрелись как бабочки-однодневки. Еще трое из Свердловска. Эти подкупали основательностью снаряжения и вызывали уважение. Латыши приехали в поселок на этой же самой вахтовке накануне вечером. Руководитель их группы сразу понял, что полярная тундра не для этих пижонов, многие из которых самые дальние походы в своей жизни совершали в магазин за хлебом. Впрочем как и Скептик. Следующая вахтовка уходила только через неделю. Несолоно хлебавши, латыши возвращались назад. Они так и не увидели Мутновского. Один из иностранцев не вынес тесноты (сразу видно Европу) и вылез на крышу. Там он и сидел всю дорогу, периодически сообщая, что вокруг одно "молоко". Свободнее не стало, но мне удалось поставить одну ногу на пол, и я гадал, сколько в таком положении можно простоять. Машина в тумане ползла со скоростью четыре километра в час. Часа через полтора езды водитель пожалел нас и сделал остановку. Все высыпали наружу. Лучше бы этот альтруист не останавливался. Втиснуться обратно нам никак не удавалось. Наконец, машина вновь тронулась. На этот раз нам с Анархистом удалось сесть на пол. Наши тела намертво заклинило между чьими-то ногами. Хозяев определить было невозможно, но было ясно, что ноги женские. Вибрирующий металлический пол не лучшее место для сидения, но выбирать не приходилось. Пять часов, проведенные в вахтовой душегубке, показались нам вечностью. С трудом мы извлекли свои рюкзаки из недр безразмерной машины. Когда Скептику передали нечто, напоминающее толстый саквояж, он долго отказывался признать в нем свой полутораметровый рюкзак. Когда на лямке этого чудовища он увидел свои белые волейбольные наколенники, то пришел в неописуемый восторг: "Сколько вещей, оказывается, в него еще можно запихнуть". Мы стояли на дороге в пятнадцати километрах от Термального и были подвержены лишь одному желанию - приткнуться с палаткой где-нибудь на Паратунке. Обилие контактов с людьми очень утомило, хотелось общаться лишь с природой. Латыши тоже стояли в недоумении и поглядывали на нас. Штурман покосилась в их сторону и вынесла приговор: "Господи, идем куда угодно. Только подальше от этих!". Чувствуя пристальное внимание к своим скромным персонам, мы бодро рванули в мокрые кусты и наконец, оторвались от бывших попутчиков. Расположились на самом берегу реки. На это раз выбрали место, где не было следов машин и мотоциклов. Воспоминания о браконьерах и рыбохране были еще свежи. Рыба в реке по-прежнему шла сплошным потоком. Охотничий инстинкт оказался сильнее страха. Анархисту не терпелось обновить подарок старого браконьера. Скептик со Штурманом развели костер и установили палатку. Анархист носился по окрестным кустам и громко булькал, забрасывая свой варварский механизм в воду. Вскоре он предстал перед нами, гордо неся пойманную горбушу. Ловить ее оказалось удивительно просто. Вода была достаточно прозрачной и дождавшись момента, когда рыба проплывала между берегом и "якорем", Анархист дергал свою импровизированную мормышку и вытаскивал добычу. Скептик присоединился к Анархисту и теперь ходил вдоль берега, выискивая в реке рыбу поаппетитнее. Периодически они устраивали шумные дебаты по поводу названия проплывавших рыб. Анархист руководствовался скудными сведениями, почерпнутыми в рыбных магазинах. Скептик вспоминал картинки из какого-то пособия по рыболовству. Штурман завалилась спать и громкие крики натуралистов, казалось, совсем не мешали ей. Наконец, из воды была извлечена самка, и число пойманных рыб достигло трех. Больше нам было не съесть. Ловля была закончена. Анархист с сожалением смотрел на беснующуюся в реке рыбу. Но мы не браконьеры и ловили только для еды. Чем и гордимся. Долгими мытарствами мы заслужили свой царский обед. На первое - горбуша варенная, на второе - горбуша жаренная, на третье -красная икра. Правда, Анархист уверяет, что ел он исключительно кету. Но это не суть. Каждый волен, есть что хочет. Икры в брюхе у рыбы оказалось почти с банку. Мы приготовили ее за двадцать минут. Аборигены называют такую икорку "Пятиминуткой".
В театральных буфетах продают бутерброды, где икра на тонком куске хлеба напоминает плевок в раковине унитаза. Наши бутерброды выглядели иначе. Огромная зернистая шапка свисала с заплесневелых ломтиков хлеба. Самопальная икра была не очень вкусная. Но мы упивались возможностью небрежно ронять янтарные зерна себе на колени, стряхивать с губ в траву. Незабываемое ощущение бесшабашного расточительства. Опять гены дали себя знать. Видно, были в роду купчишки. Вот как же куражась, они прикуривали от сторублевых ассигнаций. Штурман не принимала участия в нашем русском удалом разгуле. Она сидела в стороне и брезгливо поглядывала на горку драгоценной добычи. Ну, Машка, обгрызешь ты себе еще локти от досады.
РМЗС-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
Re: Камчатская песня
Костер весело трещал, комары не донимали, заварки и сахара было вдоволь. Даже за водой вставать не приходилось - достаточно было протянуть руку, чтобы зачерпнуть из реки. Правда, другой рукой надо было отгонять прожорливых рыб, пытающихся схватить котелок. Над головой водили хоровод огромные звезды. Их бесконечный танец высвечивал на бархатном небе все новые и новые созвездия. В этом мире существовали только далекие звезды, бесчисленные стаи рыб и мы, три песчинки, заброшенные на краешек земли. Все остальное скрылось в дымке нереальности. Неприятности, воспоминания о которых таились в глубинах памяти, казались несущественными. Предательство и цинизм были инородным телом в этом мире чистоты и свежести. Слова кукинских песен мотыльками слетались к огню. Среди ночной тишины в плеске реки все отчетливее улавливалась мелодия:
Странные люди заполнили весь этот город,
Мысли у них поперек и слова поперек.
И в разговорах они признают только споры
И никуда не выходит оттуда дорог.
Вместо домов у людей в этом городе небо,
Руки любимых у них вместо квартир.
Я никогда в этом городе не был, не был.
Я все ищу и никак мне его не найти.
До вылета в Москву оставалось чуть более трех суток. Программу нашего похода я считал перевыполненной. Ну, я как же иначе? Комары, мошка, масса экстремальных ситуаций, три покоренных вулкана. Впечатлений вполне достаточно. Теперь необходимо затаиться, чтобы тихонечко просуществовать оставшиеся дни. А уже здесь, в Москве, взорваться вулканом страстей и красноречия. С тоской я посматривал на берег Паратунки, который мы почему-то покидали, и который так подходил для выполнения моих "розовых" планов. Увы, оказалось, что Штурман с Анархистом были иного мнения. Штурман не нагулялась, а Анархист, плюнув на мужскую солидарность, поддерживал женщину. Теперь эта парочка хищно присматривалась к окрестностям. Неожиданно Маша, шагавшая во главе нашей "тройки" (с чего бы это мне вспоминалась картина Перова?), свернула в заросли. Мы юркнули вслед за ней и мгновенно оказались в полузатопленном лесу. Под ногами чавкала грязь, тут и там блестела вода. Окрестные кусты оказались сплошь увешаны какой-то паутиной. Скоро вся она перекочевала на наши головы, облепила плечи и руки. В начале похода Машка выдала нам со Светиком по небольшому коврику. Третий-Штурман таскала сама. Вещь насколько полезная в палатке, настолько вредная во время наших бесконечных скитаний по зарослям. К концу похода все три коврика непостижимым образом оказались у меня за спиной и изрядно отравляли мое существование. Этот чертов рулон, все время норовил попасть в развилку дерева и заклинить там намертво. Периодически я застревал и, видя удаляющиеся спины спутников, начинал дергаться как марионетка, кляня рулон, палатку, романтику. В очередной раз выдергивая "занозу" из кустов я рвался вперед за Штурманом, которая упорно вела нас к какой-то загадочной, одной ей ведомой цели. Через полтора часа нашего броуновского движения Штурман вывела нашу изрядно измочаленную группу на дорогу. Содрав с лица накомарник и стряхнув клочья паутины с капюшона, я осмотрелся и обомлел. Мы оказались на том же самом месте, где и свернули в кусты. Господи, зачем весь этот недавний кошмар? Рядом сидел Анархист с грустной усмешкой на лице. Размазав грязь по щекам, он закурил сигарету и ядовито бросил: "Машке захотелось прогуляться". Сама Штурман попыхивала в сторонке, умело, скрывая разочарование. По ее мнению, погуляли мы явно недостаточно. Трехнедельное общение со Штурманом не смогло убить во мне способности удивляться. Вот так бесцельно ломиться через заросли – уму непостижимо!
Едва успев отдышаться, я понял, что, общаясь с Анархистом и Штурманом, расслабляться нельзя ни на минуту. В перерывах между затяжками мои спутники устроили бурный диспут о перспективах нашего дальнейшего "отдыха". Посматривая на видневшиеся невдалеке хребты, поросшие шаломайником, они обсуждали - на какой бы из них залезть в первую очередь. Когда до меня дошло, что говорят они совершенно серьезно, я живо заинтересовался происходящим. Хребты выглядели крутыми, заросли непроходимыми и перспектива многочасового восхождения неизвестно куда и непонятно зачем меня, мягко говоря, очень смущала. Мои робкие протесты авантюристы просто игнорировали. В отчаянии я схватил злосчастный рулон и заявил, что готов лезть куда угодно, если негабаритный груз будет висеть за спиной не у меня. Анархист, наконец, заинтересованно посмотрел на меня и сказал успокаивающе что, возможно, в горы мы и не полезем, если конечно найдем более достойный вариант. Теперь я готов был признать любой маршрут интересным, если он не вел в горы или заросли.
Мы двигались по проселку, последовательно сворачивая во все ответвления. Пару раз тропинки выводили к реке. Тут и там виднелись следы браконьерских оргий. Наконец, одна из тропок привела не в тупик: она змеилась вдоль одного из притоков Паратунки. По-моему он называется река Ольховая. Километра через три тропинка вывела нас к группе сарайчиков. Рядом нагромождение аппаратуры. Все ясно. Метеостанция. Штурман направилась на переговоры с аборигенами, а мы с Анархистом, скинув рюкзаки, улеглись на берегу реки и бессмысленно уставились в небо. Появление Машки прервало наше безмятежное существование. Неугомонный Штурман деловито высыпала перед нами целый ворох новостей. Километрах в десяти от нас находилась какая-то неведомая "теплая земля", а еще дальше - красивое озеро. По словам аборигенов - достаточно интересные места. Никаких людей, работники метеостанции появляются там только зимой и добираются до озера на снегоходах "Буран". Нам предстояло путешествие как всегда на «одиннадцатом» номере. Самое приятное Штурман преподнесла в конце. Для начала нам предстояло перейти Ольховую вброд. Она журчала у наших ног и выглядела очень симпатичной. Но только до тех пор, пока не возникла перспектива небольшого купания. До противоположного берега было метров пять, глубина – по колено, но речушка была, естественно, горной и вода, увы, ледяной. Инструкции моих бывалых спутников гласили, что снимать обувь при переходе реки не рекомендуется. С тяжелыми думами я бродил вдоль берега. Анархист частенько рассказывал мне о подобных переправах. Но это было там, в другой жизни. На мягком диване, с чашкой чая в руках. Сейчас он как-то странно суетился. Сняв носки, снова обул ботинки и задумчиво топтался у воды. Такие действия бывалого походника смутили бы и более опытного туриста, чем я. Наше замешательство прервала Штурман. Не ведая сомнений, она форсировала реку и скрылась в прибрежных зарослях. При этом Штурман подняла тучи брызг, которые на излете осели на наших суровых лицах. Мы с Анархистом переглянулись и уныло побрели в студеную воду. Думаю, что со стороны наш переход выглядел не столь бравым, как Машкин. Свидетелей нашего подвига не оказалось. Поэтому весьма довольный собой, я окинул взглядом перейденный Рубикон, последовательно выжал каждый из четырех носков и заспешил на встречу с "теплой землей". Проломившись через заросли, неожиданно я вновь оказался у воды. Ольховая сыграла с нами весьма неприятную шутку. Это был ее второй рукав. Злобно стиснув зубы, я без раздумий снова полез в воду. На этот раз ничего выжимать я не стал и, прислушиваясь к хлюпанью воды в ботинках, бросился догонять спутников. За время нашего путешествия по Камчатке мы негласно выработали такую тактику движения по маршруту – мы не останавливались то и дело, чтобы подождать замыкающего, только через некоторое время устраивался небольшой привал, и когда отстающий появлялся в пределах видимости, группа вставала и двигалась дальше. Довольно жестоко, но в походе иначе трудно. Естественно, что быть последним у меня желания не было. Поэтому, потеряв время на бессмысленное выжимание носков, я торопился догнать Анархиста со Штурманом. Я уже не удивился, увидев что наш авангард опять плещется в воде. Три раза лезть в воду, четыре ... уже не важно. Все, что больше двух - много. Третий рукав Ольховой оказался немного мельче предыдущих. Зато гораздо более широким. Выбравшись из воды, мы двинулись по болотистой равнине. Тучи комаров походили на клубы черного дыма. Очевидно здесь недавно прошел дождь и теперь грунт под ногами разъезжался. Огромные лужи, напоминающие небольшие пруды, постоянно возникали на пути. Обходить их, пробираясь сквозь заросли, было весьма утомительно. Часа через два начало смеркаться, комары в очередной раз остервенели. В душе зашевелился ком привычного раздражения. Какого черта нас сюда занесло? Где эта "теплая земля", если вокруг лишь непролазная грязь? А главное - здесь негде было встать с палаткой. Голод и усталость все явственней напоминали о себе. Не вдохновляла и мысль о неизбежном завтрашнем насморке. Самым разумным, считал я, было вернуться назад к метеостанции. Всего-то два часа ходьбы. В тот момент, когда я уже готовился публично призвать спутников к благоразумию (скорее всего безуспешно), появилась река. Никакой реакции она у меня не вызвала. Уже безразличный ко всему, я готовился снова лезть в воду. Этого не потребовалось. Через поток был перекинут мостик. Правда, выглядел он лет на пятьдесят. Такие мостики мы частенько видели в советских вестернах на сибирскую тематику. Так или иначе, но перешли реку мы не замочив давно мокрых ног. За рекой комаров было не меньше, но болото кончилось. Минут через пятнадцать стал просыпаться давно забытый интерес к окрестностям. Мы оказались в узком живописном распадке. Слева у крутояра бежала с гор полноводная река. Справа уходили вверх пологие холмы. Неожиданно наша группа выползла на большую поляну. Я мигом забыл о недавних сомнениях, силы вновь вернулись. До этого я вяло тащился в хвосте, теперь вырвался вперед и почти бежал. Место выглядело просто замечательным. На берегу реки хватало места и для десятка палаток. Посреди поляны мы обнаружили очаг, сложенный из огромных валунов. Рядом лежала пара бревен, заменяющих скамейки. Аккуратный поленницей высился запас дров. Молодцы метеорологи. Чуть дальше находилась скважина, из которой метров на двадцать вверх бил столб пара. Ну, такого добра мы насмотрелись на Мутновском. Земля вокруг скважины была действительно теплой. Мы быстро поставили палатку и по традиции долго сидели у костра, провожая гаснущий день. Рядом сушились сырые носки и мокрые вибрамы.
Утром, когда лучи солнца, осветили нашу стоянку, стало ясно, в какое сказочное место мы попали. Мне оно немного напомнило долину Верхнего Зеленчука в Архызе. Только это место было "наше" и потому несравнимо с обжитыми курортами, нашпигованными суетливыми туристами. Я сразу же в него влюбился и сейчас, спустя много лет, люблю сильно и искренне. Штурман и Анархист вполне разделяли мои чувства. Это было видно по тому, с какой легкостью они согласились не сворачивать палатку, а оставить стоять на поляне в течение суток. Анархист выразил желание отправиться на промысел рыбы. Скептик со Штурманом двинулись на поиски заветного озера. К вечеру мы должны были вернуться, Анархист обещал встретить экспедицию ухой. День был чудесным, настроение праздничным. Даже комары воспринимались как-то легкомысленно. Рюкзак не давил на плечи - обстановка располагала к интеллектуальному общению. За разговорами время летело быстро и уже километров через шесть мы уперлись... в реку. В этом месте она делала излучину и перегораживала распадок. Наш путь лежал дальше, а река уходила вправо в узкий каньон. Штурман подошла к воде и вопросительно посмотрела на меня. Если уж Машка выразила нерешительность - дела были серьезными. Брод был шириной метров пятнадцать, течение бурным, а глубину лучше всего определил старшина Васков, бросив знаменитую фразу: "Ну, в общем, вам по пояс будет". Я потом долго анализировал свое состояние в тот момент. С одной стороны мне безумно хотелось вперед к озеру. С другой, река явно пугала, да и ходить весь день на нижнюю половину мокрым не хотелось. На обратном пути форсировать ее пришлось бы еще раз. Самое ужасное состояло в том, что выбор был за мной. Штурман приняла бы любое мое решение. Я это чувствовал. Противоречия разрывали меня. Честно говоря, я и сейчас не знаю, какой бы путь я избрал. На практике все решилось быстро. В моем фотоаппарате порвалась пленка. Это случилось впервые и, как водится, в самый неподходящий момент. Настроение вмиг улетучилось. Я с тоской посмотрел на противоположный берег, безнадежно поискал пропавшее настроение и мы повернул назад. Это была ошибка. Каждый человек в своей жизни совершает цепь ошибок. Я не исключение. Но эта саднит как незаживающая рана. Все сильнее меня охватывает маниакальная идея вернуться туда, перейти реку и дойти до озера. Оно превратилось в своего рода символ. Символ всего несделанного.
Странные люди заполнили весь этот город,
Мысли у них поперек и слова поперек.
И в разговорах они признают только споры
И никуда не выходит оттуда дорог.
Вместо домов у людей в этом городе небо,
Руки любимых у них вместо квартир.
Я никогда в этом городе не был, не был.
Я все ищу и никак мне его не найти.
До вылета в Москву оставалось чуть более трех суток. Программу нашего похода я считал перевыполненной. Ну, я как же иначе? Комары, мошка, масса экстремальных ситуаций, три покоренных вулкана. Впечатлений вполне достаточно. Теперь необходимо затаиться, чтобы тихонечко просуществовать оставшиеся дни. А уже здесь, в Москве, взорваться вулканом страстей и красноречия. С тоской я посматривал на берег Паратунки, который мы почему-то покидали, и который так подходил для выполнения моих "розовых" планов. Увы, оказалось, что Штурман с Анархистом были иного мнения. Штурман не нагулялась, а Анархист, плюнув на мужскую солидарность, поддерживал женщину. Теперь эта парочка хищно присматривалась к окрестностям. Неожиданно Маша, шагавшая во главе нашей "тройки" (с чего бы это мне вспоминалась картина Перова?), свернула в заросли. Мы юркнули вслед за ней и мгновенно оказались в полузатопленном лесу. Под ногами чавкала грязь, тут и там блестела вода. Окрестные кусты оказались сплошь увешаны какой-то паутиной. Скоро вся она перекочевала на наши головы, облепила плечи и руки. В начале похода Машка выдала нам со Светиком по небольшому коврику. Третий-Штурман таскала сама. Вещь насколько полезная в палатке, настолько вредная во время наших бесконечных скитаний по зарослям. К концу похода все три коврика непостижимым образом оказались у меня за спиной и изрядно отравляли мое существование. Этот чертов рулон, все время норовил попасть в развилку дерева и заклинить там намертво. Периодически я застревал и, видя удаляющиеся спины спутников, начинал дергаться как марионетка, кляня рулон, палатку, романтику. В очередной раз выдергивая "занозу" из кустов я рвался вперед за Штурманом, которая упорно вела нас к какой-то загадочной, одной ей ведомой цели. Через полтора часа нашего броуновского движения Штурман вывела нашу изрядно измочаленную группу на дорогу. Содрав с лица накомарник и стряхнув клочья паутины с капюшона, я осмотрелся и обомлел. Мы оказались на том же самом месте, где и свернули в кусты. Господи, зачем весь этот недавний кошмар? Рядом сидел Анархист с грустной усмешкой на лице. Размазав грязь по щекам, он закурил сигарету и ядовито бросил: "Машке захотелось прогуляться". Сама Штурман попыхивала в сторонке, умело, скрывая разочарование. По ее мнению, погуляли мы явно недостаточно. Трехнедельное общение со Штурманом не смогло убить во мне способности удивляться. Вот так бесцельно ломиться через заросли – уму непостижимо!
Едва успев отдышаться, я понял, что, общаясь с Анархистом и Штурманом, расслабляться нельзя ни на минуту. В перерывах между затяжками мои спутники устроили бурный диспут о перспективах нашего дальнейшего "отдыха". Посматривая на видневшиеся невдалеке хребты, поросшие шаломайником, они обсуждали - на какой бы из них залезть в первую очередь. Когда до меня дошло, что говорят они совершенно серьезно, я живо заинтересовался происходящим. Хребты выглядели крутыми, заросли непроходимыми и перспектива многочасового восхождения неизвестно куда и непонятно зачем меня, мягко говоря, очень смущала. Мои робкие протесты авантюристы просто игнорировали. В отчаянии я схватил злосчастный рулон и заявил, что готов лезть куда угодно, если негабаритный груз будет висеть за спиной не у меня. Анархист, наконец, заинтересованно посмотрел на меня и сказал успокаивающе что, возможно, в горы мы и не полезем, если конечно найдем более достойный вариант. Теперь я готов был признать любой маршрут интересным, если он не вел в горы или заросли.
Мы двигались по проселку, последовательно сворачивая во все ответвления. Пару раз тропинки выводили к реке. Тут и там виднелись следы браконьерских оргий. Наконец, одна из тропок привела не в тупик: она змеилась вдоль одного из притоков Паратунки. По-моему он называется река Ольховая. Километра через три тропинка вывела нас к группе сарайчиков. Рядом нагромождение аппаратуры. Все ясно. Метеостанция. Штурман направилась на переговоры с аборигенами, а мы с Анархистом, скинув рюкзаки, улеглись на берегу реки и бессмысленно уставились в небо. Появление Машки прервало наше безмятежное существование. Неугомонный Штурман деловито высыпала перед нами целый ворох новостей. Километрах в десяти от нас находилась какая-то неведомая "теплая земля", а еще дальше - красивое озеро. По словам аборигенов - достаточно интересные места. Никаких людей, работники метеостанции появляются там только зимой и добираются до озера на снегоходах "Буран". Нам предстояло путешествие как всегда на «одиннадцатом» номере. Самое приятное Штурман преподнесла в конце. Для начала нам предстояло перейти Ольховую вброд. Она журчала у наших ног и выглядела очень симпатичной. Но только до тех пор, пока не возникла перспектива небольшого купания. До противоположного берега было метров пять, глубина – по колено, но речушка была, естественно, горной и вода, увы, ледяной. Инструкции моих бывалых спутников гласили, что снимать обувь при переходе реки не рекомендуется. С тяжелыми думами я бродил вдоль берега. Анархист частенько рассказывал мне о подобных переправах. Но это было там, в другой жизни. На мягком диване, с чашкой чая в руках. Сейчас он как-то странно суетился. Сняв носки, снова обул ботинки и задумчиво топтался у воды. Такие действия бывалого походника смутили бы и более опытного туриста, чем я. Наше замешательство прервала Штурман. Не ведая сомнений, она форсировала реку и скрылась в прибрежных зарослях. При этом Штурман подняла тучи брызг, которые на излете осели на наших суровых лицах. Мы с Анархистом переглянулись и уныло побрели в студеную воду. Думаю, что со стороны наш переход выглядел не столь бравым, как Машкин. Свидетелей нашего подвига не оказалось. Поэтому весьма довольный собой, я окинул взглядом перейденный Рубикон, последовательно выжал каждый из четырех носков и заспешил на встречу с "теплой землей". Проломившись через заросли, неожиданно я вновь оказался у воды. Ольховая сыграла с нами весьма неприятную шутку. Это был ее второй рукав. Злобно стиснув зубы, я без раздумий снова полез в воду. На этот раз ничего выжимать я не стал и, прислушиваясь к хлюпанью воды в ботинках, бросился догонять спутников. За время нашего путешествия по Камчатке мы негласно выработали такую тактику движения по маршруту – мы не останавливались то и дело, чтобы подождать замыкающего, только через некоторое время устраивался небольшой привал, и когда отстающий появлялся в пределах видимости, группа вставала и двигалась дальше. Довольно жестоко, но в походе иначе трудно. Естественно, что быть последним у меня желания не было. Поэтому, потеряв время на бессмысленное выжимание носков, я торопился догнать Анархиста со Штурманом. Я уже не удивился, увидев что наш авангард опять плещется в воде. Три раза лезть в воду, четыре ... уже не важно. Все, что больше двух - много. Третий рукав Ольховой оказался немного мельче предыдущих. Зато гораздо более широким. Выбравшись из воды, мы двинулись по болотистой равнине. Тучи комаров походили на клубы черного дыма. Очевидно здесь недавно прошел дождь и теперь грунт под ногами разъезжался. Огромные лужи, напоминающие небольшие пруды, постоянно возникали на пути. Обходить их, пробираясь сквозь заросли, было весьма утомительно. Часа через два начало смеркаться, комары в очередной раз остервенели. В душе зашевелился ком привычного раздражения. Какого черта нас сюда занесло? Где эта "теплая земля", если вокруг лишь непролазная грязь? А главное - здесь негде было встать с палаткой. Голод и усталость все явственней напоминали о себе. Не вдохновляла и мысль о неизбежном завтрашнем насморке. Самым разумным, считал я, было вернуться назад к метеостанции. Всего-то два часа ходьбы. В тот момент, когда я уже готовился публично призвать спутников к благоразумию (скорее всего безуспешно), появилась река. Никакой реакции она у меня не вызвала. Уже безразличный ко всему, я готовился снова лезть в воду. Этого не потребовалось. Через поток был перекинут мостик. Правда, выглядел он лет на пятьдесят. Такие мостики мы частенько видели в советских вестернах на сибирскую тематику. Так или иначе, но перешли реку мы не замочив давно мокрых ног. За рекой комаров было не меньше, но болото кончилось. Минут через пятнадцать стал просыпаться давно забытый интерес к окрестностям. Мы оказались в узком живописном распадке. Слева у крутояра бежала с гор полноводная река. Справа уходили вверх пологие холмы. Неожиданно наша группа выползла на большую поляну. Я мигом забыл о недавних сомнениях, силы вновь вернулись. До этого я вяло тащился в хвосте, теперь вырвался вперед и почти бежал. Место выглядело просто замечательным. На берегу реки хватало места и для десятка палаток. Посреди поляны мы обнаружили очаг, сложенный из огромных валунов. Рядом лежала пара бревен, заменяющих скамейки. Аккуратный поленницей высился запас дров. Молодцы метеорологи. Чуть дальше находилась скважина, из которой метров на двадцать вверх бил столб пара. Ну, такого добра мы насмотрелись на Мутновском. Земля вокруг скважины была действительно теплой. Мы быстро поставили палатку и по традиции долго сидели у костра, провожая гаснущий день. Рядом сушились сырые носки и мокрые вибрамы.
Утром, когда лучи солнца, осветили нашу стоянку, стало ясно, в какое сказочное место мы попали. Мне оно немного напомнило долину Верхнего Зеленчука в Архызе. Только это место было "наше" и потому несравнимо с обжитыми курортами, нашпигованными суетливыми туристами. Я сразу же в него влюбился и сейчас, спустя много лет, люблю сильно и искренне. Штурман и Анархист вполне разделяли мои чувства. Это было видно по тому, с какой легкостью они согласились не сворачивать палатку, а оставить стоять на поляне в течение суток. Анархист выразил желание отправиться на промысел рыбы. Скептик со Штурманом двинулись на поиски заветного озера. К вечеру мы должны были вернуться, Анархист обещал встретить экспедицию ухой. День был чудесным, настроение праздничным. Даже комары воспринимались как-то легкомысленно. Рюкзак не давил на плечи - обстановка располагала к интеллектуальному общению. За разговорами время летело быстро и уже километров через шесть мы уперлись... в реку. В этом месте она делала излучину и перегораживала распадок. Наш путь лежал дальше, а река уходила вправо в узкий каньон. Штурман подошла к воде и вопросительно посмотрела на меня. Если уж Машка выразила нерешительность - дела были серьезными. Брод был шириной метров пятнадцать, течение бурным, а глубину лучше всего определил старшина Васков, бросив знаменитую фразу: "Ну, в общем, вам по пояс будет". Я потом долго анализировал свое состояние в тот момент. С одной стороны мне безумно хотелось вперед к озеру. С другой, река явно пугала, да и ходить весь день на нижнюю половину мокрым не хотелось. На обратном пути форсировать ее пришлось бы еще раз. Самое ужасное состояло в том, что выбор был за мной. Штурман приняла бы любое мое решение. Я это чувствовал. Противоречия разрывали меня. Честно говоря, я и сейчас не знаю, какой бы путь я избрал. На практике все решилось быстро. В моем фотоаппарате порвалась пленка. Это случилось впервые и, как водится, в самый неподходящий момент. Настроение вмиг улетучилось. Я с тоской посмотрел на противоположный берег, безнадежно поискал пропавшее настроение и мы повернул назад. Это была ошибка. Каждый человек в своей жизни совершает цепь ошибок. Я не исключение. Но эта саднит как незаживающая рана. Все сильнее меня охватывает маниакальная идея вернуться туда, перейти реку и дойти до озера. Оно превратилось в своего рода символ. Символ всего несделанного.
РМЗС-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
Re: Камчатская песня
Все эти мысли придут в голову потом, а пока мы со Штурманом шагали назад. Метрах в двадцати от реки дорогу пересекли следы здоровущего медведя. Они четко отпечатались на сырой земле. Когда мы шагали к озеру, следов явно не было. Мишка топтался рядом, а мы даже не слышали. Впрочем, шум реки заглушил бы и рев машины. Вернувшись к палатке, Анархиста мы не обнаружили. Он где-то бродил со своей "закидушкой". Штурман быстренько организовала баньку. Точнее, банька была естественной. На берегу реки в скале была высечена небольшая ниша. В ней бил родничок горячей воды. Рядом было полно ледяной речной водицы. Смешивая воду в нужной пропорции, Машка деловито плескалась. Я выгнал комаров из палатки и возился с фотоаппаратом. От этого важного занятия меня оторвало появление Анархиста. Сашка посасывал кровь из рассеченного пальца и настойчиво приглашал на берег полюбоваться добычей. В последние дни мы перестали ссылаться на свою астрологическую несовместимость и прекратили нудные распри. Чтобы доставить Aнархисту удовольствия я придал лицу значительное выражение и отправился с ним оценить улов. Сашка взахлеб рассказывал о своей рыбалке. Течение в реке было бурным, рыбы очень мало и за весь день ему удалось выловить только одну. По словам Анархиста, она была настолько большой, что выволакивая рыбу из воды, он обрезался о леску. Действительность превзошла все мои ожидания. Рыбина была просто огромной. Весила килограммов семь и от головы до хвоста достигала размеров вытянутой руки. Я внимательно осмотрел добычу, объявил ее чавычей и поздравил рыболова с успехом. Анархист был очень доволен произведенным на меня впечатлением и светился от счастья. Штурман отнеслась к чавыче спокойнее. Она лишь поинтересовалась, кто будет ее чистить. Я рвался помочь, но, наверное, не очень активно и Анархист гордо заявил, что займется этим сам. Разрезав рыбу на части, он тщательно промыл куски в ледяной воде. Занятие не из приятных. Браво, Анархист! Штурман пожарила три лучших куска в крышке котелка, остальную рыбу мы сварили. Я внес свой вклад, в наше пиршество, нарубив дров, которые были здесь большим дефицитом. Не зря метеорологи оставляют запас. Вокруг одни лишь березовые заросли. Собираясь на Камчатку, мы с удовольствием читали в энциклопедии экзотические названия: кедровый стланик, каменная береза. Почему береза называется каменной, я узнал в этот день. Под ударами топора дерево звенело, скрипело, трещало, но не поддавалось. Рубить его оказалось сущим наказанием. Конечно, мозоли не заставили себя ждать. Мои мозоли, порезанный палец Анархиста -небольшая плата за королевское блюдо. Думаю, что ничего более вкусного есть не приходилось. Уже за это я бесконечно благодарен Анархисту и Штурману. Расправившись с деликатесом, Машка потеряла всякий интерес к рыбе. Скептик и Анархист отнеслись к чавыче более внимательно. Вареная рыба по вкусовым качествам мало, чем уступала жаренной. Зато явно выигрывала в количестве. Прожорливость никогда не входила в число моих достоинств. Но на Камчатке я как с цепи сорвался. Анархист дополнял меня, чем мог. А есть, он мог, весьма много.
Ночью мы спали как убитые. Полные желудки - лучшее снотворное. Штурман, избегавшая переедания, спала менее спокойно. Ночью ей захотелось побродить по окрестностям, но обратной дороги в темноте она найти не могла. Спать надо ночью, Штурман! На Камчатке абсолютно темные ночи. Не видно даже собственной руки. Ясно, что Машка растерялась, но богатырский храп Анархиста послужил путеводной нитью. Подобно Тесею, идущему за нитью Ариадны, Штурман ковыляла на звуки Анархиста. Теперь ясно, почему медведи обходили нашу палатку стороной. Утром Машка уверяла, что на мощный аккорд Анархиста накладывалось и мое нежное мурлыканье. Наверное, это была реакция на роскошный ужин.
Утром мы покидали заповедный край, впереди нас ждали Термальный, Петропавловск, Москва.
В Петропавловск мы попали двадцать первого августа. Конечно, благополучное завершения такой серьезной экспедиции, страна не могла оставить без должного внимания. Специально к нашему возвращению, путчисты приурочили захват власти. Очевидно, чтобы достойно отметить приезд покорителей Харченского. Первые слова, которые мы услышали, выйдя к людям, были невнятными: «ГКЧП…». «Это по каковски же говорят?» - изумился любознательный Анархист. Скоро все узнали, что скрывается за этими непонятными буквами. Уезжали мы из одной страны, а вернуться пришлось уже в совсем в другую. Из Домодедово до Москвы добирались электричкой. Опьяненные благополучным возвращением из экстремального путешествия, мы весело галдели, пока не увидели постные лица соседей по вагону. «ГКЧП, ГКЧП…» - шелестело от скамейки к скамейке. «Ребята, а вы откуда?» - с сочувствием посмотрела на нас толстая тетка с большой авоськой на коленях. «С Камчатки» - пролепетала Штурман. «Беженцы!» - ахнул вагон. Но все это было уже не столь важно.
Главное состояло в том, что в ходе похода по Камчатке я умудрился найти кукинский Город. Он потерял, а я нашел. В этот Город не доехать поездом и самолетом тем более не долететь. Ни за какие деньги туда не купить билет. Каждый ищет Город сам. Этим летом Город нашел я, а значительно раньше нашли его Штурман, Анархист и тысячи других "странных" людей.
Ночью мы спали как убитые. Полные желудки - лучшее снотворное. Штурман, избегавшая переедания, спала менее спокойно. Ночью ей захотелось побродить по окрестностям, но обратной дороги в темноте она найти не могла. Спать надо ночью, Штурман! На Камчатке абсолютно темные ночи. Не видно даже собственной руки. Ясно, что Машка растерялась, но богатырский храп Анархиста послужил путеводной нитью. Подобно Тесею, идущему за нитью Ариадны, Штурман ковыляла на звуки Анархиста. Теперь ясно, почему медведи обходили нашу палатку стороной. Утром Машка уверяла, что на мощный аккорд Анархиста накладывалось и мое нежное мурлыканье. Наверное, это была реакция на роскошный ужин.
Утром мы покидали заповедный край, впереди нас ждали Термальный, Петропавловск, Москва.
В Петропавловск мы попали двадцать первого августа. Конечно, благополучное завершения такой серьезной экспедиции, страна не могла оставить без должного внимания. Специально к нашему возвращению, путчисты приурочили захват власти. Очевидно, чтобы достойно отметить приезд покорителей Харченского. Первые слова, которые мы услышали, выйдя к людям, были невнятными: «ГКЧП…». «Это по каковски же говорят?» - изумился любознательный Анархист. Скоро все узнали, что скрывается за этими непонятными буквами. Уезжали мы из одной страны, а вернуться пришлось уже в совсем в другую. Из Домодедово до Москвы добирались электричкой. Опьяненные благополучным возвращением из экстремального путешествия, мы весело галдели, пока не увидели постные лица соседей по вагону. «ГКЧП, ГКЧП…» - шелестело от скамейки к скамейке. «Ребята, а вы откуда?» - с сочувствием посмотрела на нас толстая тетка с большой авоськой на коленях. «С Камчатки» - пролепетала Штурман. «Беженцы!» - ахнул вагон. Но все это было уже не столь важно.
Главное состояло в том, что в ходе похода по Камчатке я умудрился найти кукинский Город. Он потерял, а я нашел. В этот Город не доехать поездом и самолетом тем более не долететь. Ни за какие деньги туда не купить билет. Каждый ищет Город сам. Этим летом Город нашел я, а значительно раньше нашли его Штурман, Анархист и тысячи других "странных" людей.
РМЗС-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
-
Северный эльф
- Ангел-хранитель мой, Хозяйка Севера, Миссис Винтаж, эксперт по концертам, обладатель высшей театральной премии Островка "Золотой Маяк" 2018 в номинации "Подвиг"
- Сообщения: 36202
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 1:22 pm
Re: Камчатская песня
А я сижу не так давно - пару недель назад и упал взгляд на Вашу Камчатскую песню (она висит на рабочем столе). И почему, думаю, захотелось перечитать? Перечитала. Не спеша так, за чашечкой чая. А вот оно что - меня поджидала полная версия 
Скептик, Вас тут так много
И совсем не мелко...
Скептик, Вас тут так много
И совсем не мелко... что хранила душа - того не отнять.
если не знаешь как поступить, старайся поступать так, чтобы количество добра в мире хотя бы не стало меньше
если не знаешь как поступить, старайся поступать так, чтобы количество добра в мире хотя бы не стало меньше
-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
Re: Камчатская песня
Нет, на своем сайте еще и шифроваться? 
Не могу же я гостей в противогазе принимать. 
Не могу же я гостей в противогазе принимать. РМЗС-
Северный эльф
- Ангел-хранитель мой, Хозяйка Севера, Миссис Винтаж, эксперт по концертам, обладатель высшей театральной премии Островка "Золотой Маяк" 2018 в номинации "Подвиг"
- Сообщения: 36202
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 1:22 pm
Re: Камчатская песня
ScepticForever писал(а):Нет, на своем сайте еще и шифроваться?
Конечно, не можете. С чем Вас и поздравляю
что хранила душа - того не отнять.
если не знаешь как поступить, старайся поступать так, чтобы количество добра в мире хотя бы не стало меньше
если не знаешь как поступить, старайся поступать так, чтобы количество добра в мире хотя бы не стало меньше
-
Северный эльф
- Ангел-хранитель мой, Хозяйка Севера, Миссис Винтаж, эксперт по концертам, обладатель высшей театральной премии Островка "Золотой Маяк" 2018 в номинации "Подвиг"
- Сообщения: 36202
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 1:22 pm
Re: Камчатская песня
Реверанс в сторону Анархиста
Я всегда улыбаюсь этой фразе...реверансами Вы не раскидываетесь
что хранила душа - того не отнять.
если не знаешь как поступить, старайся поступать так, чтобы количество добра в мире хотя бы не стало меньше
если не знаешь как поступить, старайся поступать так, чтобы количество добра в мире хотя бы не стало меньше
Re: Камчатская песня
Вот это поход, для меня это вообще что-то героическое. Теперь я имею представление хотя бы приблизительное что-такое Камчатка.
"Никто ничего не может сказать про вас. Что бы люди ни говорили, они говорят про самих себя."(Oшо)
-
Christmas
- Генералиссимус от экспертизы, эксперт по балету
- Сообщения: 11367
- Зарегистрирован: Ср фев 22, 2012 11:17 am
Re: Камчатская песня
для ScepticForever:
Наконец-то я прочитала полную версию вашего рассказа, без вырезанных кусков и снесенных фотографий!..
Еще тогда я впечатлилась, как вы пили воду из сомнительной речки, умывались в океане и боролись с комарами...
Но сейчас полая версия - это полный улет!..
Чего только стоит описание, как вы шли вдоль "сухой" речки, искали пропавшего Анархиста и поднимались на Авачинскую сопку... Страшно даже представить, что было бы, если бы вам тогда не попался под ногами тот кусочек печенья, а Анархисту - маленькая недоеденная конфетка?
А еще здорово было бы отрисовать карту вашего похода - не для всех череда поселков и сопок известна!..
Наконец-то я прочитала полную версию вашего рассказа, без вырезанных кусков и снесенных фотографий!..
Еще тогда я впечатлилась, как вы пили воду из сомнительной речки, умывались в океане и боролись с комарами...
Но сейчас полая версия - это полный улет!..
Чего только стоит описание, как вы шли вдоль "сухой" речки, искали пропавшего Анархиста и поднимались на Авачинскую сопку... Страшно даже представить, что было бы, если бы вам тогда не попался под ногами тот кусочек печенья, а Анархисту - маленькая недоеденная конфетка?
А еще здорово было бы отрисовать карту вашего похода - не для всех череда поселков и сопок известна!..
Вы никогда не пересечете океан, если не наберетесь смелости потерять из виду берег. (Христофор Колумб)
-
Северный эльф
- Ангел-хранитель мой, Хозяйка Севера, Миссис Винтаж, эксперт по концертам, обладатель высшей театральной премии Островка "Золотой Маяк" 2018 в номинации "Подвиг"
- Сообщения: 36202
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 1:22 pm
Re: Камчатская песня
А меня больше всего впечатлил гейзер Светик и мошкА. Крайне противная тварь. Ну и рыбалка, само собой Недаром медведи рядом бродили...И праздник тушенки через день
что хранила душа - того не отнять.
если не знаешь как поступить, старайся поступать так, чтобы количество добра в мире хотя бы не стало меньше
если не знаешь как поступить, старайся поступать так, чтобы количество добра в мире хотя бы не стало меньше
-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
Re: Камчатская песня
Катуся писал(а): Теперь я имею представление хотя бы приблизительное что-такое Камчатка.
Теперь Вы хотя бы приблизительно знаете, кто такой Скептик.
РМЗС-
Северный эльф
- Ангел-хранитель мой, Хозяйка Севера, Миссис Винтаж, эксперт по концертам, обладатель высшей театральной премии Островка "Золотой Маяк" 2018 в номинации "Подвиг"
- Сообщения: 36202
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 1:22 pm
Re: Камчатская песня
Скептик, а Штурман случайно не имеет желания рассказать о своих походах? Их много, как я поняла.
что хранила душа - того не отнять.
если не знаешь как поступить, старайся поступать так, чтобы количество добра в мире хотя бы не стало меньше
если не знаешь как поступить, старайся поступать так, чтобы количество добра в мире хотя бы не стало меньше
-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
Re: Камчатская песня
Лошадь Белая писал(а):Скептик, а Штурман случайно не имеет желания рассказать о своих походах? Их много, как я поняла.
В смысле, на форуме? Нет. Если только за бутылкой.
РМЗС-
Северный эльф
- Ангел-хранитель мой, Хозяйка Севера, Миссис Винтаж, эксперт по концертам, обладатель высшей театральной премии Островка "Золотой Маяк" 2018 в номинации "Подвиг"
- Сообщения: 36202
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 1:22 pm
Re: Камчатская песня
ScepticForever писал(а):Лошадь Белая писал(а):Скептик, а Штурман случайно не имеет желания рассказать о своих походах? Их много, как я поняла.
В смысле, на форуме? Нет. Если только за бутылкой.
Жаль, что бутылки на форуме нет. Даже виртуальных бокалов пока нет
что хранила душа - того не отнять.
если не знаешь как поступить, старайся поступать так, чтобы количество добра в мире хотя бы не стало меньше
если не знаешь как поступить, старайся поступать так, чтобы количество добра в мире хотя бы не стало меньше
-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
Re: Камчатская песня
ГScepticForever писал(а):Катуся писал(а): Теперь я имею представление хотя бы приблизительное что-такое Камчатка.
Теперь Вы хотя бы приблизительно знаете, кто такой Скептик.
Я так ЕГО,то есть ВАС и представляла
"Никто ничего не может сказать про вас. Что бы люди ни говорили, они говорят про самих себя."(Oшо)
Re: Камчатская песня
Скептик, Вы - герой. И Анархист тоже, и Штурман. И даже Светик.
Только Вы не скептик, а романтик
Только Вы не скептик, а романтик
Иногда один день, проведенный в других местах, дает больше, чем десять лет жизни дома
-
Северный эльф
- Ангел-хранитель мой, Хозяйка Севера, Миссис Винтаж, эксперт по концертам, обладатель высшей театральной премии Островка "Золотой Маяк" 2018 в номинации "Подвиг"
- Сообщения: 36202
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 1:22 pm
Re: Камчатская песня
Только Вы не скептик, а романтик
RomanticForever
что хранила душа - того не отнять.
если не знаешь как поступить, старайся поступать так, чтобы количество добра в мире хотя бы не стало меньше
если не знаешь как поступить, старайся поступать так, чтобы количество добра в мире хотя бы не стало меньше
-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
Re: Камчатская песня
Лошадь Белая писал(а):Только Вы не скептик, а романтик
RomanticForever
Расскажите это корректору.
РМЗС-
Северный эльф
- Ангел-хранитель мой, Хозяйка Севера, Миссис Винтаж, эксперт по концертам, обладатель высшей театральной премии Островка "Золотой Маяк" 2018 в номинации "Подвиг"
- Сообщения: 36202
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 1:22 pm
Re: Камчатская песня
ScepticForever писал(а):Расскажите это корректору
С Вашего позволения
что хранила душа - того не отнять.
если не знаешь как поступить, старайся поступать так, чтобы количество добра в мире хотя бы не стало меньше
если не знаешь как поступить, старайся поступать так, чтобы количество добра в мире хотя бы не стало меньше
-
Свирель
- Миссис Островок, не Брут, эксперт по театрам и гонкам Героев, обладатель высшей театральной премии Островка "Золотой Маяк" 2016, 2017; 2018 в номинации "Зрительские симпатии"
- Сообщения: 22805
- Зарегистрирован: Вс апр 08, 2012 12:27 pm
- Откуда: Санкт-Петербург
Re: Камчатская песня
так жаль, что приходится читать с экрана монитора.. 
такую повесть приятно прочесть забравшись с ногами в теплых носочках на диван, закутавшись в мягкий пушистый плед, грызя яблоко и время от времени шурша чуть пожелтевшими, пахнущими своим неповторимым особым запахом, страницами старой книги!
читаю дальше..
такую повесть приятно прочесть забравшись с ногами в теплых носочках на диван, закутавшись в мягкий пушистый плед, грызя яблоко и время от времени шурша чуть пожелтевшими, пахнущими своим неповторимым особым запахом, страницами старой книги!
читаю дальше..
если меня в тихом месте прислонить... к тёплой... стенке!.. — со мной ещё очень-очень можно!... поговорить!)))
-
Свирель
- Миссис Островок, не Брут, эксперт по театрам и гонкам Героев, обладатель высшей театральной премии Островка "Золотой Маяк" 2016, 2017; 2018 в номинации "Зрительские симпатии"
- Сообщения: 22805
- Зарегистрирован: Вс апр 08, 2012 12:27 pm
- Откуда: Санкт-Петербург
Re: Камчатская песня
Скептик.. это было оглушающе. долго искала подходящее слово
потрясающее приключение, потрясающий рассказчик! спасибо
ЗЫ. судя по Вашим брючкам, думала, что речь идет о годе 1979-1981. специально для такого случая хранили?
потрясающее приключение, потрясающий рассказчик! спасибо
ЗЫ. судя по Вашим брючкам, думала, что речь идет о годе 1979-1981. специально для такого случая хранили?
если меня в тихом месте прислонить... к тёплой... стенке!.. — со мной ещё очень-очень можно!... поговорить!)))
-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
Re: Камчатская песня
Свирель писал(а):Скептик.. это было оглушающе. долго искала подходящее слово
потрясающее приключение, потрясающий рассказчик! спасибо
ЗЫ. судя по Вашим брючкам, думала, что речь идет о годе 1979-1981. специально для такого случая хранили?
Да, это были студенческие штаны.
РМЗС-
Свирель
- Миссис Островок, не Брут, эксперт по театрам и гонкам Героев, обладатель высшей театральной премии Островка "Золотой Маяк" 2016, 2017; 2018 в номинации "Зрительские симпатии"
- Сообщения: 22805
- Зарегистрирован: Вс апр 08, 2012 12:27 pm
- Откуда: Санкт-Петербург
Re: Камчатская песня
ScepticForever писал(а):Свирель писал(а):Скептик.. это было оглушающе. долго искала подходящее слово
потрясающее приключение, потрясающий рассказчик! спасибо
ЗЫ. судя по Вашим брючкам, думала, что речь идет о годе 1979-1981. специально для такого случая хранили?
Да, это были студенческие штаны.
Глаз - алмаз!
а что Анархист называл большим язычком?
спасибо за сцену с рыбинспекцией - хохотала до упаду
полянка с ирисами - ворота в священный Грааль, там открылись ворота в Город. Согласитесь со мной?
если меня в тихом месте прислонить... к тёплой... стенке!.. — со мной ещё очень-очень можно!... поговорить!)))
-
ScepticForever
- Негоциант
- Сообщения: 13782
- Зарегистрирован: Пн фев 20, 2012 10:52 am
- Контактная информация:
Re: Камчатская песня
а что Анархист называл большим язычком?
Ничего не называл. У меня сложилось ощущение, что он большую часть времени был не в себе.
полянка с ирисами - ворота в священный Грааль, там открылись ворота в Город
Нет, ворота открылись значительно позже. И выглядело это вовсе не эффектно.
РМЗСВернуться в «Купола в России кроют чистым золотом, чтобы чаще Господь замечал»
Кто сейчас на конференции
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 1 гость